— Вас, простите, как зовут? — грозный дядечка посмотрел на меня непонимающе, неужели я не знаю такую известную в узких кругах личность.
— Пантелеймон Андреевич, — буркнул он.
— Так вот, Пантелеймон Андреевич, вы согласны, что юристы — это те же врачи. Только врачи решают проблемы, которые возникают в организме, а юристы те, которые возникают вокруг организма. Знания и тех и других порой спасают жизнь, отсутствие оных — смерти подобно. Если вашему сыну сейчас не привить нужных знаний, они у него не появятся никогда. Учиться тоже нужно уметь.
Да речь была банальной, а произнесенная мною, она была чем-то сродни истины, которую изрекает каждый уважающий себя младенец. Но что-то в моих словах его зацепило, и Пантелеймон Андреевич посмотрел на меня уже совсем другими глазами. Он некоторое время помолчал, размышляя над сказанным, а потом неожиданно произнес:
— Вы правы, — было видно, насколько ему тяжело далось это признание. — Я не буду вставлять вам палки в колеса, если вы решите справедливо оценить знания моего сына.
С Пантелеймоном Андреевичам мы впоследствии подружились, и он не раз помогал мне решать некоторые щекотливые вопросы, связанные с делами моих клиентов. С того момента меня никто не трогал, я могла зверствовать в свое удовольствие, вбивая знания в нерадивые головы студентов. Впрочем, через какое-то время, когда бывшие выпускники пошли работать, они не единожды возвращались и благодарили за то, что тогда не пожалела, не махнула рукой, не осталась равнодушной. Но это было потом. А в конце июня того ненавистного года я была погружена в работу, стараясь ничего вокруг себя не замечать и не расплескать то состояние внутреннего равновесия, которого я добилась с таким трудом.
Алексей вернулся в мою жизнь как всегда стремительно.
— Полинка, — в трубке, невзирая на поздний вечер, звучал его жизнерадостный голос. — Мы завтра едем отдыхать! Возражения не принимаются!
— Митрофанов, иди к черту! — я не смогла скрыть своего раздражения. Рухнуло только недавно обретенное душевное равновесие. Сердце заполошно билось, руки вспотели, глаза блестели как в лихорадке. Я нервными движениями заправляла, короткие волосы за ушко и пыталась понять, что мне делать. Ехать было нельзя, поддаваться на его провокации тоже, иначе потеряю себя, растворяясь в нем без остатка. Не будет моих интересов, будут только его, не будет моих желаний, жить я буду, так как он скажет, а не так как я решу сама. И это было страшно.
