Каждая неудача Красной Армии на фронтах отзывалась болью в сердцах людей. Так было везде, на всей советской земле. Так было и в Мехрабаде.
И как оттаяли вдруг человеческие сердца, думал Ориф Олимов, как расслабились натянутые до предела нервы, какое великое облегчение почувствовали все советские люди, когда в канун ноябрьских праздников сорок первого года услышали по радио спокойный голос Сталина! Несмотря на то, что положение на фронтах по-прежнему было угрожающим, опасным, в Москве, на Красной площади, состоялся военный парад. До победы над врагом было еще очень далеко, но в нее верили, ее приближали беззаветным трудом, и тогда, седьмого ноября, будто засиял свет надежды, напомнивший смысл знаменитого бейта Низами:
Надежду и в беде терять не след, —
Ночь расточится — и блеснет рассвет.
Как секретарь горкома партии Ориф Олимов курировал отдел промышленности и транспорта и в чрезвычайно сложной обстановке сорок первого года совсем забыл что такое покой и отдых. Все время быть с людьми, постоянно чувствовать их настроение, знать, чем они живут, — в этом он видел смысл своей работы и черпал уверенность, надежду на лучшее будущее у тех, с кем работал, делил радости и невзгоды.
Сегодня, после ноябрьских праздников, настроение у Орифа бодрое: только что выступил перед рабочими кожевенного завода и, возвращаясь оттуда, у дверей горкома партии встретил отца.
— Что случилось, отец? Дома все спокойно? — встревожился Олимов, поздоровавшись и удивившись неожиданному приезду отца в Мехрабад.
Одил-амак выглядел растерянным и расстроенным, а в глубоко запавших глазах было отчаяние. Его руки, потемневшие от многолетней работы в типографии, заметно дрожали, и, прежде чем ответить сыну, он закашлялся:
— Не волнуйся, сынок, все спокойно, все живы-здоровы. Приехал вот, чтобы тебя увидеть.
Ориф пригласил отца подняться в кабинет, но Одил-амак не пошел дальше порога горкома партии.
— Ты знаешь, сынок, твоего брата Маруфа в армию призывают?
— Нет, не знаю. Кто сказал?
— Вчера он звонил нам из Сталинабада.
— Почему же мне-то не позвонил?
— Он меня просил сообщить тебе об этом.
— Надо его проводить, отец, но я, к сожалению, не выберусь, наверное.
— Я для этого и отпросился на несколько дней с работы и вот приехал, чтобы завтра утром, если будет возможно, улететь в Сталинабад.
Ориф уговорил отца подняться в кабинет и тут же стал звонить начальнику аэропорта, прося отправить отца. Одил-амак захотел ехать в аэропорт немедленно: может быть, говорил он, повезет и для него найдется свободное место сегодня; он почти на день раньше сможет встретиться с младшим сыном.
