В нашей сказке, следовательно, мы можем понять, что Венера не хочет воплотиться в человека и негодует на то, что её всеобъемлющую божественность грабят. Она чувствует чисто женскую и законную ревность к девушке Психее.
Рейнхольд Меркельбах взял на себя большой труд, чтобы выяснить, шаг за шагом, аналогию между Исидой и Психеей[64]. Он в определенной степени убеждает, но он натыкается на факт, что Психею, как и Венеру, можно рассматривать идентичными Исиде. То, что Венера параллельна Исиде, понятно, но это означало бы, что Исида сражается с Исидой! Мы имеем здесь дело с расщеплением внутри символического образа. Возникает борьба между одной частью архетипа, который хочет остаться в своем первоначальном виде, в инерции, с другой, которая хочет воплотиться в человеческой форме. Конфликт представлен в виде проекции, как ревность, когда Венера говорит возмущенно: «А теперь смертная девушка, которая умрет, ходит в моем образе», — что очень четко выражает её чувства. Она протестует против сужения её бессмертного всемогущества.
Венера приказывает сыну, Эросу, чтобы девушка влюбилась в самого низкого из всех человеческих существ, но Эрос, увидев свою жертву, решает, что самым низким человеком будет он. Тогда он устраивает, что королю, поскольку его дочь не вышла замуж, Дельфийский оракул говорит, что она никогда не выйдет замуж, но предназначена для страшного дракона, или монстра, и что поэтому её нужно приковать на вершине горы.
Это типичная греческая версия сказки.
Во всех более современных фольклорных историях[65] именно девушка навлекает такую судьбу на себя. Некоторые версии начинаются: отец или царь имеет трех дочерей. Он отправляется в путешествие и спрашивает их, что им привезти. Одна хочет платье, другая деньги или драгоценности, а самая молодая девушка просит что-то несуществующее, что-то фантастическое. Например, она хочет «Ein singendes, springendes Loweneckerchen» («поющего, прыгающего львиного жаворонка»), или белку по имени Скорбь, или белого медведя по имени Валемон, или белую собаку с гор, или подобные явно причудливые вещи. И когда отец находит это существо — львиного жаворонка, или белого медведя, или волка, или белку по имени Скорбь, оно говорит: «Хорошо, ты можешь взять меня, но при этом твоя дочь должна выйти за меня замуж». Таким образом, благодаря желаемой фантазии, девушка берет эту судьбу на себя. Здесь существо заменяется Дельфийским оракулом, что не сильно отличается, если понимать, что оракул был просто местом, где люди спрашивали, при помощи медиума, об объяснении текущей констелляции коллективного бессознательного. Даже перед величайшими военными и политическими предприятиями греки никогда не упускали возможности консультации у констелляции коллективного бессознательного для выяснения, благоприятно ли оно для войны или нет. Это было очень мудро и соответствует тому факту, что вплоть до Первой мировой войны японский парламент официально консультировался с И-Цзин перед большими действиями, и я думаю, что если они бы проконсультировались перед Второй мировой войной, им бы, наверное, повезло больше. Тогда они были уже достаточно «просвещенными», чтобы не делать этого.
