— Что вы такое говорите?
— А тебе это знать не надобно, — вскипел неожиданно раненый. — Сакромозо — суть тайна.
— Сакромозо прячется под личиной банкира Бромберга, — сказал Никита, желая вызвать раненого на откровенность. — Это уже точно доказано.
С того разом слетела вся хворь, и он посмотрел на Никиту ясным, испытующим взглядом.
— Кем доказано?
— Не важно.
— Вот и ищи Бромберга… и Цейхеля, мерзавца. Только я думаю, они тебе не понадобятся. Тебе Мелитриса нужна. Вот и поспешай за ней. Я так думаю, пока здесь драка была, она и дала деру. Она в игольное ушко пролезет. Деньги выгребла из сумки, наняла телегу или карету или верхами… Второй-то раз побег у нее получится. По Финскому заливу прыгала кузнечиком, право слово…
— Он бредит? — Никита повернулся к Гавриле. — Я его не понимаю.
Раненый вдруг пришел в страшное возбуждение, ноги его пришли в движение, он попытался встать, но тут же рухнул на канапе, схватившись за голову. Вынужденное безделье было для него непереносимо.
— Почему ты, ваше сиятельство, такой глупый глупец? Ты должен бежать, трюхать на своей карете что есть мочи, а ты со мной беседы беседуешь? Ты ее догонишь, помяни мое слово! Она знает, что ты в армии. Туда и поскачет, не заблудится… прямо к главному штабу. Дорожку туда протоптали…
— Я понял. Я поеду. Но как же вы?
— Не твоя забота. Я у себя дома. Лекарство только оставь, — он взял бутылку с водкой, сделал из горлышка большой глоток. — Ну иди же! Иди! Что стоишь пнем? Спасай фрейлину?
Спектакль, поставленный фортуной
Солдат погнал карету по той же дороге, по которой они явились в Познань. Может, и наивно было ожидать, что Мелитриса тоже воспользуется главным трактом, мало ли вокруг объездных путей, столько же, сколько у большой реки малых речек и ручейков. Но растравлять душу в дороге подобными мыслями — лучше уж вообще дома сидеть! Из города карета выпорхнула птицей, и лошадей стегать не надо было, солдат только кнутом вертел да посвистывал, как соловей-разбойник. На таком веселье проскакали верст десять, дальше дело пошло хуже. Дорога вконец испортилась, да и лошади подустали.
— Это куда же они, некормленные, прискачут? — ворчал Гаврила. — Человека вот эдак-то с утра не покорми да заставь бежать…
Никита вначале не обращал внимания на его бурчню, потом стал покрикивать — прекрати, и без тебя тошно, а потом сказал уверенно:
— Ты прав. Надо выпрячь лошадь. Я поеду верхом.
— А верхом, думаете, она очень шибко побежит? Здесь одна только приличная — коренная, а другие — одры. Услужил вам дружок ваш Белов, подсунул кляч и кучера-бестолочь.
