К 31 декабря температура снизилась до 36,8 (на два градуса ниже нормы), а дёсны стали бледно-синими. Врач и ее ассистент сократили обычную для собаки такого веса дозу наркоза в три раза: «Больше она не выдержит, постараемся работать очень быстро».
Подобная операция в стандартных условиях длится полтора часа. Наши врачи уложились в 50 минут. Когда мы узнали, что Крыса жива, мы вряд ли вели себя адекватно. Но врачи наших бурных восторгов не разделили и на все расспросы отвечали: «Собака, кажется, очень волевая, будем надеяться». Велели обложить её грелками, накрыть одеялами, колоть под холку физраствор и продолжать поить бульонами. «А чем-то ещё кормить можно? — Можно всем, но она вряд ли пока захочет. — А когда она захочет? Хоть приблизительно?» Тут ветеринар отвела глаза и как-то неуверенно произнесла: «Ну, думаю, дней через пять».
Врачи уехали. Мы упаковали Крысу в грелки и одеяла, оставив перед мордой дырку для воздуха. Вдруг вспомнили про новый год, до которого оставалось несколько часов, и я сбегал в магазин за праздничными закусками. Закуски резали на кухне, в комнату носили мимо лежбища Крысы, которая впервые за последние десять дней ровно дышала и крепко спала. Когда я внес в комнату тарелку с сыром «Дор блю», конструкция из грелок и одеял как-то очень знакомо заволновалась. Не веря своей догадке, я поставил тарелку с сыром перед дыркой для воздуха, и отошел в сторону. Через несколько секунд из дырки осторожно выполз принюхивающийся нос. Потом показалась часть морды. Морда (которая в прошлой жизни и надеяться не могла на такую оплошность хозяев, ну, или подарок судьбы) как бы невзначай упала в тарелку и, как бы позёвывая спросонья, одним хорошо рассчитанным движением челюстей сгребла с неё весь сыр.
А потом у нас был один из лучших новогодних праздников в жизни. Мы лежали на полу рядом с Крысой и кормили её высококалорийными вкусностями. А она сначала не верила своему счастью, и ела деликатно, а потом разошлась и стала поедать деликатесы с настроением «мы требуем, а не просим». А потом она снова уснула, и мы пили скотч и слушали, как она замечательно дышит, и не могли наслушаться, и тоже уснули.
Вечером первого января (за прошедшие сутки Крыса ожила настолько, что на вечерней прогулке все норовила пуститься в галоп) мы позвонили одной из наших спасительниц. Она очень сдержанно отреагировала на звонок, мы подумали, что не вовремя, поэтому старались поздравлять и благодарить покороче. Врач что-то торжественно сказала про долг и про не стоит благодарности, но тут мы упомянули эпизод с сыром, и врач переспросила: «Стойте-стойте, кто сыр ест? Она что — жива?!» — и на этот раз уже врач вела себя как мы вчера после операции, то есть не совсем адекватно. Когда мы исчерпали запас взаимных восторгов, врач призналась, что вчера у неё, как у профессионала, надежды практически не было. Это чудо, объяснить которое она может лишь датой проведения операции.
