— Мы надеялись, это вы нам расскажете, где сейчас Бруно, — сказал старик.
— Я? Вы хотите сказать, что подозреваете меня?
— Что вы, никоим образом, — горячо заверил его инспектор.
— Равно как мы никоим образом не верим, что вы всецело поглощены сложнейшими математическими расчетами высоты церковной колокольни в четырнадцатом веке, — добавил старик.
Выстрел был «в яблочко». Блики на стеклах очков погасли. Паркинс смотрел на саккеттовскую мясистую физиономию, из которой зеркало души получилось не лучше, чем из боксерского кулака.
— Джентльмены, — сказал он, чуть помявшись, — инспектор, смею вас заверить, что ни к гибели мистера Шейна, ни к исчезновению этой замечательной птицы я ни малейшего касательства не имею. Последние два дня я безвылазно сидел в библиотеке, а дома сразу в кровать, хотя, боюсь, подтвердить это некому. Но подлинность своих изысканий я легко могу доказать. Позвольте мне отлучиться на мгновение, чтобы взять выкладки, и тогда вы сами убедитесь, что…
— Высота колокольни на сегодняшний день? — спросил старик.
— Сто тридцать два фута шесть дюймов, — без запинки ответил Паркинс.
Он улыбался. Мистер Саккетт щелчком сбил пепел с сигареты.
— А в тысяча триста двенадцатом году?
— Мне думается, футов на семнадцать короче, но это подлежит уточнению.
— Непростое дело?
— Чрезвычайно.
— И, надо думать, важное.
— Боюсь, только для таких буквоедов, как я.
— А Бруно, насколько я понимаю, дал вам ключ.
— Что, простите…
— Ну как же, — вмешался в разговор инспектор Беллоуз. — А цифры? Вы ведь их постоянно записывали, старались ни одной не упустить, так?
Заминка длилась считанные секунды, но старцу доводилось слушать, как лгут виртуознейшие лжецы своего времени, к которым он без ложной скромности причислял и себя. Тридцать лет, проведенные исключительно в обществе созданий, честность которых не могла вызвать даже тени сомнения, никак не сказались на чувствительности его детектора. Паркинс лгал на голубом глазу.
— Исключительно из спортивного интереса, — произнес Паркинс. — Они же ничего не означают. Так, абракадабра.
В голове старца уже складывалась система умозаключений, тонкая, но нерушимая, как кристаллическая решетка, и грани кристалла переливались вспышками озарений и догадок. Эти обретающие форму дедуктивные построения, эти пароксизмы прозрения несли в себе ту высшую степень наслаждения, без которого он так долго принужден был существовать.
— Итак, Бруно заставили затвердить определенные цифры. Какие именно?
