— Я эти мобильники потом, ой, как вспомнил! — воскликнул Харя.
Он замолчал, потому что дыхание перехватило. Все вместе было: и ужас смерти, с ее тошнотворным запахом разрытой глины и перегноя, и восторг жизни, которая излучается теплом каждой клетки. Голос его и сейчас дрожал и прерывался… Харон должен был пройти весь путь, которым следовали все его подопечные.
Подловили его ночью, на стоянке возле дома. Он нагнулся к раскрытому багажнику, чтобы вынуть пакеты с провизией — и взвыл от боли в сжатых тисками руках и в голове от вырываемых с корнем волос. В пламени боли его, как пушинку, перенесли к другой машине, швырнули на заднее сидение и тут же сдавили между двух мускулистых тел. Так приходит смерть. Это он сразу понял, без объяснений. Бестрепетно и неотвратимо. Потом был сказочный калейдоскоп, навсегда врезавшийся в мозг. Запах кожи сидений, врывающиеся в окно всплески влажного ночного воздуха, яркие фонари, витрины, режущие светом глаза. Все уже было по ту сторону.
В конце машина медленно и мягко вкатилась в ворота темного кладбища, тихо захрустел под колесами гравий. Они остановились. Харона снова вынесли в мощных безжалостных руках, подержали секунды перед тремя ублюдками с холеными и сытыми мордами — они были знакомы ему — и кинули в атласное лоно кедрового саркофага. На грудь ему шлепнулся мобильник, а следом опустилась крышка. А дальше была тишина с ароматным запахом красноватого дерева, которому не страшны ни сырость, ни жучки. Встряхнуло, когда гроб ударился о дно могилы, торопливо сыпанули комья земли. Мускулистые бугаи сноровисто орудовали лопатами. И все задавила тишина. Она была живая. В ней вспыхивали искры, мелькали видения, в которых Харон узнавал себя, близких, свой дом, улицы города. Метель видений захватывала его, сковывая тело страхом. Он судорожно пошевелился — и мелькание погасло и сменилось тишиной и тьмой.
Оглушительно запищал мобильник.
— Тебе удобно, дорогой, — проскрипел мерзкий голос.
Харон прокричал все ругательства, какие только мог вспомнить — и сразу пришло спокойствие и легкость. Твердо решил не сдаваться. Лучше он умрет, чем отдаст свое дело этим ублюдкам.
— Не хорошо кричишь, о душе думай…
Приглушенно, чуть слышно донеслись смешки.
— Памятник ставить? — спросил мерзкий голос. — Или подумаешь?
Харон размышлял о том, что жене и детям денег хватит, фирма защищена, как когда-то говорили, от прямого попадания атомной бомбы. Если только за них не возьмутся. Тут же мелькнула мысль предупредить, научить — и радость: позвонить по мобильнику. Начал давить кнопки.
