Царица, схоронившая Ланского,
Таким, как он, могла плениться снова.
Новый фаворит должен был получить чин, 100 тысяч рублей и апартаменты прямо в Зимнем дворце. В этой золотой клетке его «пробовала» вначале доверенная фрейлина, после чего он попадал в объятия императрицы. Но у Дон-Жуана и вокруг него всегда был иной темп. Да и золотая клетка была занята, но и тут же отодвинута в сторону. Дон-Жуан немедленно получил доступ ко двору, к балам и к спальне императрицы, и везде был на высоте, проб не потребовалось. Но заметила Екатерина и то, как сжимают рукоятки своих шпаг бывшие и будущие её фавориты.
В отчаянье, от зависти и злобы
Заплакали и важные особы.
К тому же придворная лихорадка сменилась настоящей лихорадкой, в постели — из-за промозглой петербургской погоды, так отличавшейся от испанской. Поэтому ему приготовлена была сразу по выздоровлении новая миссия.
Царицу огорчила эта весть,
Но, видя, что он гаснет от недуга
И климата не может перенесть,
Решилась, наградив его заслуги,
Торжественно его отпрпвить в даль,
Хоть бросить ей любимца было жаль.
Европа уже знала об Измаиле, но надо было оповестить королевские дворы официально. Дон-Жуан был послан к английскому двору. Но как попасть в Англию, притом, что кончалась зима, и фрегаты на Неве и в Крондтштадте вмёрзли в лёд, ожидая весны? Байрон отправил его из Петербурга в Лондон сухопутным путём через всю неспокойную Европу. Но самым надёжным был всё-таки тогда морской путь, если не из Петербурга, то из Ревеля. Так что этот город вполне мог оказаться на пути нашего героя…
И тогда уже в Ревеле в ожидании корабля, столичного и европейского гостя принимают по высшему разряду. Конечно, глаз на него положили не так шведские и немецкие бароны, составлявшие местное высшее общество, как их жёны и дочки. Времени на долгие ухаживания не было, и всё делалось по быстрому. Опомнившиеся мужья и женихи могли только вызывать на дуэль этого свалившегося на их головы наглого красавца. Дуэли в Ревеле и в Риге, впрочем, проходили только на шпагах и были обставлены массой правил, исключавших смертельный исход. Но переполненные обидой соперники буквально толкались в очереди и свалили, наконец, счастливчика с серьёзной раной в постель.
Оказавшись, наконец, в покое и наедине со своими мыслями и воспоминаниями и неуверенный вообще в продолжении жизни, Дон-Жуан призвал пастора, покаялся и завещал положить тот камень, на котором пролилась его кровь, перед входом в церковь, чтобы все женщины, входящие и выходящие, топтали его кости.
