Четвертая глава — «Браки» — короткая, и здесь Пушкин порицает браки поневоле вместе с Радищевым. «Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный».
А вот дальше: глава «Русская изба» — дает почву для полемики с Радищевым. «Очевидно, что Радищев начертал карикатуру. Однако произошли улучшения, по крайней мере, на больших дорогах: труба в каждой избе; стекла заменили натянутый пузырь; вообще более чистоты, удобства. Радищев упоминает о бане и о квасе — это уже признаки довольства. Замечательно и то, что Радищев, заставив свою хозяйку жаловаться на голод и неурожай, оканчивает картину нужды и бедствия сею чертою: и начала сажать хлебы в печь». Правда, Пушкин опускает такую подробность, замеченную Радищевым: тесто на три четверти — из бесполезной мякины, а в других домах — нет и этого.
А дальше вместе с англичанином, оказавшимся с ним рядом в карете, Пушкин рассуждает о том, что судьба русского крестьянина покажется счастливее судьбы французского земледельца или английского фабричного работника, не говоря уж об американских черных рабах
В более живом тексте черновика у Пушкина прямая речь:
«Подле меняв карете сидел англичанин, человек лет 36; я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?
Англичанин. Английский крестьянин.
Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба.
Он. Что такое свобода?
Я. Свобода есть возможность поступать по своей воле.
Он. Следовательно, свободы нет нигде; — ибо везде есть или законы, или естественные препятствия.
Я. Так; но разница: покоряться предписанным нами самими законами, или повиноваться чужой воле.
Он. Ваша правда. (Но разве народ английский участвует в законодательстве? разве власть не в руках малого числа? Разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?)
Я. В чем вы полагаете народное благополучие?
Он. В умеренности и соразмерности податей.
Я. Как?
Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа; подушная платятся миром. (Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это вы называете рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать».
