— Повторяю, мамаша, в Сибири снято.
— Говори, батюшка… нет его больше, моего Мишеньки?
Аграфена Ивановна торопливо обтирала фартуком слезинки со скул, приготавливаясь услышать ответ, обмирая заранее. Колокольно гудела, шлепалась об окна пурга, проносясь из Сибири, с колчаковских когда-то тифозных становий… Петр стоял перед старухой строгий.
— Слышите, мамаша? Сомнения, что ваш сын жив, у вас никогда быть не может, понятно? А разговор будет потом…
Аграфена Ивановна обтерлась ладошками, кофточкой… словно проснулась. «Визгнет сейчас», — загадал Журкин, по-прежнему согбенный, с шапкою в руках. И вправду визгнула:
— Дуся, Дуся, погляди-ка, кто приехал! Гадальщик-то не зря сказал, что весточка будет! Вот она, Дуся, от Миши весточка!
Проголубело опять в полдвери; брезговали слово вымолвить гримасные губки…
Журкин отогревался — не только от тепла, но и от радости: «Вот какой секрет вез… Ну и голова! Не пропадешь за ним, Иван, ей-богу!»
Аграфена Ивановна суетилась по-матерински, хлопотливо:
— Да вы одежу-то скидавайте, обогревайтесь хорошенько! Ко столу подвигайтесь, самовар не остыл еще. Дуся, подкинь угольков! Ты чего же, Петяша, вошел-то уж больно молчком, отвертывался?
— Чужие бревна у вас в дому были.
Он не спеша, как дома, разделся, оказавшись в каком-то отрепье табачного цвета.
— Это Санечка-то? Санечка свой, правильный… на-ять!
Судя по подобным словцам, старуха не отстала от молодого века, многому кое-чему сегодняшнему понаторела во время своих подневольных скитаний… На столе жарко зашумел самовар; вот и целое блюдо булок, с верхом, даже на стол скатываются; раскромсанная на толстые, жирные доли копчушка селедка. И старуха сама от суетливости позвончела, поядренела; давнишняя, не добитая еще годами Аграфена Ивановна. Причиной всему была, конечно, радостная неясность, принесенная Петром: как в тепле, купалась в ней душа Аграфены Ивановны, и невтерпеж и боязно было ей разузнать обо всем дальше. И когда Дуся, присев у краешка торжественного стола, чуть локоток на него положив, с явным пренебрежением спросила Петра, к нему не поворачиваясь: «Ну, и что же вы скажете о Мише, гражданин? Где он теперь?» — Аграфена Ивановна зачуралась:
— Дай людям срок, не видишь — обголодались, обхолодались, какую страсть проехали!
Петр, чтоб показать себя, сел вполоборота, статуей, устремив взор возвышенный через плечо. Забыл, что не брит, волосат, что краснонос от мороза и что из-под отрепьев вылезает грязный дочерна воротник ситцевой рубахи. Гробовщик умильно поддержал хозяйку:
