— Прости.
Я подхожу к маме — у неё уставшее белое лицо без косметики, и она похожа на медузу, которую вышвырнуло прибоем на берег.
— Обещай, что никогда больше меня не обманешь.
— Обещаю, — кивает мама.
Она никогда не пользуется косметикой. Только ночным кремом, который вкусно пахнет какими-то цветами. Так пахнет на лугу в километре от Фирсовки, когда июль и только что прошла гроза.
Мне хочется обнять маму, но вместо этого я говорю:
— Папа меня в гости позвал.
— Нет.
— Ну мама!
— Даже и не думай, — она моментально становится прежним чёрствым батоном.
— Но почему? — к горлу опять подкатывает злобный шарик. Я вскакиваю.
— Сиди, — командует мама. Иногда мне кажется, она путает меня с собачонкой. — Ты не будешь с ним общаться. Я запрещаю, понятно?
— Понятно.
— Мой руки, и будем ужинать.
— Не хочу, — говорю я и иду в комнату, но на пороге останавливаюсь. Дверь в комнату Глафиры Леопольдовны быстренько закрывается.
— Мама, а баба Лиза?..
Мама качает головой.
Я не стала спрашивать у неё, от чего умерла бабушка. Мне почему-то было уже всё равно.
* * *
А с папой мы всё-таки стали общаться. Всё вышло из-за школы. Вернее, из-за тёти Боти. Это она рассказала папе, что мы вернулись в город и что меня не берут в школу.
— Кто тебя за язык тянул? — злилась мама. — Мне не нужны его подачки и покровительство!
— При чём тут ты, вообще? — спокойно возражает тётя Ботя.
Она сидит на моей кровати и подпиливает ногти. Они у неё длиннющие, как у Мура-масы из «Блич»[2].
— Ты лучше о дочери задумайся — так, на секундочку. Данил, между прочим, не последний человек в городе.
Тётя Ботя училась с моим папой в одном классе, а с мамой — на одном курсе в пединституте. Это она маму с ним познакомила, когда они ещё были студентами. По папиной просьбе. Он маму один раз увидел и сразу влюбился.
— Он сейчас, знаешь, как развернулся? На днях опять купил заводик, в «Краснодарской правде» про это целая статья. У него недвижимости по всей Европе понатыкано, как грибов после дождя!
— Господи, да какая мне разница? — перебивает мама. — Кто он теперь, что он? Где он был раньше? Он все эти годы вообще думал о Вале? Он хоть копейкой нам помог?
— Ты же сама отказалась от алиментов, — парирует тётя Ботя. — Не надо его во всех смертных грехах винить.
Мама молчит, не отвечает. Она чувствует, что тётя Ботя на папиной стороне, и это её бесит.
— Ладно, ты свою гордость-то поумерь! О Валентине думай в первую очередь. Ты хоть в курсе, что это за школа? Элитная, языковая! — говорит тётя Ботя с особым ударением и кладет пилочку в сумку. — Там половина педсостава носители языка. В неё абы кому с улицы не попасть — там обучение стоит бешеных денег. Оттуда после восьмого класса в Англию прямая дорога. Учеников в любой колледж берут с распростёртыми объятиями, а там и Кембридж не за горами. У них там, мне Пахомов рассказывал, чуть ли не золотые унитазы в туалетах стоят. Компьютеров больше, чем самих детей. А знаешь, сколько там нашему брату в месяц платят?
