— Знаю эту дорогу. Пешая тропа, не дорога. Пешком или верхом, а на чем другом не проехать.
— Давай поднажмем, чтобы сделали проект и все такое. Ведь если пять километров, то намного дешевле выйдет, чем через Кудрино.
— Заказать проект легче всего. Строить тяжко. Мост нужен.
— А если паром, не бог весть какая сложность? И тогда прибавим поповскую земличку к Лужкам на правах одного севооборота. Будет восьмипольный, с травами. Прибавка в полста гектаров. Потолкуй с Глебовым, пока он, так сказать, за нас.
— Он в область уехал. Вызвали.
— Не вернулся еще?
— Пока нет. Похоже, будут разбираться. А что? За такую самодеятельность могут и наказать. К чужим во двор забрался.
— К чужим? Кто у нас чужие?
— Да уж «Сельхозтехнику» родной никак не назовешь. У ней свое начальство, оно не любит, если кто в карман залезает. На дыбы встанут! Вернется, узнаем, попал он в струю или напротив.
Их догнал Митя. Был он с головы до пят в травяной резке, шел, волоча ноги, только глаза поблескивали. Не остыл еще от работы. Сказал Савину:
— Гектара два осталось. Потом что?
И только тут поздоровался с председателем.
— Ну, ты даешь, Митя! — Дьяконов обнял его за плечи. — С огоньком! Аж руки чешутся, когда на твою работу смотришь. Так бы и заскочил в кабину, пошуровал, да с песней, с песней! И как это работа на земле и с растениями, животными стала вроде не престижной — ума не приложу? Заскок повсеместный. Проглядели. Все ученых да чиновников готовили. А кланяться надо человеку, который общество кормит, вот таким, как Митя? Да!
— Ну что вы! — И Митя засмеялся через силу.
— Отложить смешки! Куда идем — знаешь?
— Еще бы, — сказал Митя и посерьезнел.
— Нет, Митя, не знаешь. Даже Иларионович не все знает, так я думаю. Когда Савин в городе учился на агронома, а тебя, Митя, и не было вовсе, я тут в бригадирах ходил года два. А покойник нынешний председателем колхоза был. Но не в Кудрине, а там, где совхоз «Тельмана». Толковый был хозяин! Это ему и мешало в жизни. Тогда ведь как: все по приказу. А если по-своему раз, другой, то на заметку, районная власть не терпела своеволия. Вот и деда тогда разоблачили, судить было собрались, правда, народ заступился. Но с должности его сняли. Тогда он и забрался в Лужки, жить на отшибе от всего такого. Работал, пока силу не потерял.
— Он как-то говорил мне про близких своих, — заметил Савин. — Но к нему никто и никогда не приезжал.
— Какие там близкие! Они померли или на войне… Внук нефтяником на Каспии, еще племянник внучатый. Где только нет крестьянина в нонешнее время. Отбили им телеграммы. Да рази приедут! Поди, забыли, что дед у них в какой-то там глуши. Погостить и то не являлись. Что им Лужки или Поповка? Голозадое детство…
