Дед лежал на широкой кровати, строго вытянувшись, с тем застывшим выражением неземного бесстрастия, которое называют маской смерти. Фельдшер нервно собирал свой чемоданчик, гремел пузырьками. Настя подошла к покойнику, положила ладошку на глаза, прикрывая веки. Слезы катились по ее щекам. Вот и еще один…
— Даже самое сильное средство не помогло, — недовольно сказал фельдшер. — Совсем слабое сердце. Просто остановилось.
Он поднял повыше шприц с иголкой, словно хотел убедить: сделано все, что в его силах.
Савина еще не было, он находился в поле, где Митя косил траву. Все посматривали на инженера, но он совершенно не знал, что надо в таких случаях делать. И тогда выступил дед Силантий.
— Царство ему небесное и вечный покой, — сказал он торжественно. — Был мой сусед и добрым крестьянином, и хорошим солдатом. Был, да вот… Вечером похороним, земляки, ежели гроб доставят. Ну, а раз так, вот вы, однополчане, — он глянул на приезжих, что стояли с солдатскими фуражками на руке, — берите, значит, лопаты да на погост. С обеда народ пойдет, сменят и пособят. А ты, сынок, — сказал он шоферу, — катай с доктором в Кудрино и расстарайся, привези домовину, чтоб нам не потемну хоронить, а сразу посля работы. Работа, она и есть работа, покойник не обидится. Ну, и попрощаемся, а ты уж, Настёна, да ты, Марья, приготовьте его в последний путь.
Все подошли ближе, постояли, поклонились и потянулись к выходу.
Собаку отвязали, она вертелась теперь у крыльца, все норовила в дом, а когда ее отогнали, забежала с дворовой стороны, села на задние лапы и завыла, устало и безнадежно. Без хозяина… Выла и глядела на тусклые окна, на людей. Неужели и они не могут помочь?..
Обеденное время сократили, выгадали минуты для подмоги двум старым, что умаялись на погосте, и гуськом пошли к сушилке, которая уже попыхивала сытым хлебным духом.
Кончина самого старого жителя Лужков не нарушила рабочего дня, только все как-то призадумались, замкнулись. Был — и нет. Жил — и вроде не жил… Даже Вася Тимохин, заменивший около сушилки мать, хмурился и выпячивал губы, силясь понять мальчишеским умом, как странно и ненадежно устроена жизнь.
Архип тем временем запустил свою машину, волоком притянул от навеса скатку старой пленки, отслужившую срок, и теперь силился раскатать ее вдоль траншеи, чтобы удобнее натягивать. В одиночку никак не удавалось, и он тихо, но самыми сочными словами обзывал самого себя. Наконец заглушил трактор и пошел к людям. Хоть на полчаса кого-нибудь.
