С опозданием пришла Елена Георгиевна. На вытянутых вперед руках она преподнесла именинный пирог Софье Васильевне и на вопрос — «с чем он?» радостно ответила — «С любовью».
Впрочем, в Москве в это время была довольно активна группа юных неокоммунистов. Они играли в «сыщики-разбойники» якобы уходя от слежки, Андрей Шилков налаживал им подпольную типографию для издания своего журнала, в который помещались теоретические статьи о лидерах еврокоммунизма — Берлингуэре, Карильо. Впрочем о них же писали свои вполне легальные работы, едва ли не диссертации в Институте мировой экономики и международной политики члены этой подпольной организации. В основном это были дети достаточно известной московской профессуры и даже партноменклатуры.
Но Андропов создал слишком большое пятое управление КГБ, как всякой советской организации им надо было отчитываться в проделанной работе и потому решили заняться и еврокоммунистами. Все они были арестованы. Нас это очень заинтересовало. Если в Москве идут аресты сторонников руководителей итальянской и испанской компартий, то что же будет дальше с мировым коммунистическим движением и с самими его лидерами, когда они приедут в Москву.
Но поскольку большая часть героических социалистов начала каяться уже по дороге в СИЗО, советские власти относились ко всему этому без большой опаски, хотя триста западных журналистов благодаря нашей информации попросивших аккредитации в городском суде, их сперва насторожили. Было решено отложить на пару месяцев суд и провести его не в городском, а в Верховном Суде. Но тут, благодаря все той же информации и растущей заинтересованности число иностранных журналистов, попросивших аккредитацию в суде уже возросло до пятисот. Не зная, что же делать, следователи (конечно, по указанию свыше) предложили еще не осужденным, то есть формально абсолютно невиновным социалистам написать просьбы о помиловании, которые сердобольная советская власть тут же удовлетворит. Трое из известных мне социалистов Фадин, Кагарлицкий и Кудюкин такие просьбы написали и были тут же освобождены. Но Миша Ривкин (впоследствии мой сосед в Чистопольской тюрьме) и Андрей Шилков (в будущем — опора «Гласности») писать просьбы о помиловании отказались. Но справиться с ними уже было легче, да и я был арестован, а потому «Бюллетень «В» перестал выходить. Суд над Ривкиным, теперь уже одним, отложили еще месяца на четыре. Фадин и Кудюкин написали заявления, что их показания даны следователю в состоянии стресса и не соответствуют действительности. Но Кагарлицкий съездил на море, отдохнул, загорел и повторил в глаза Мише Ривкину на судебном заседании весь тот бред, который продиктовал ему следователь. И эти устные показания в судебном заседании вошли в текст приговора Мише Ривкину. Когда я, через много лет, спросил Кагарлицкого как же ему не было стыдно, он мне спокойно ответил — «Но ведь зато меня освободили». Потом много врал, как он пострадал при советской власти, забыв, что Миша Ривкин жив и приговор его хорошо известен (да еще Андрей Шилков все это подробно описал и в «Гласности» и в журнале «Юность») утверждал, что не давал показаний в суде. Андрей Шилков был родом из Петрозаводска и его там, тоже одного судили. Оба они очень тяжело сидели и едва не погибли — Ривкин в карцерах Чистопольской тюрьмы, Шилков — уже после конца срока в чудовищной ссылке.
