— Я оставлю хлеб тебе, чтобы ночью, работая, ты не голодала, — объяснил он.
Я рассердилась и отказалась от хлеба. Было трогательно ощущать чуткость моих малышей.
Росло беспокойство за Христофора. Я всегда сообщала ему, где мы находимся. Но связь наша часто прерывалась. Прошло много времени в ожидании вестей от Христофора, пока, наконец, не получили от него письмо. Обрадовались, но содержание письма было тревожным. Он писал из Ростовского госпиталя. О подробностях ранения ничего не сообщал. Писал, что скоро начнет ходить. Хотя почерк был его, но настораживал обратный адрес на конверте — «глазной отдел». Через некоторое время его перевели в Тбилисский госпиталь. Мы поехали к нему на свидание. Я, его брат Васак и Лева. Медсестра первым повела к нему Леву. В палате было много больных, но Лева сразу узнал отца и бросился к нему в объятия. Медсестра вышла из палаты растроганная. Потом вошли и мы. Братья тринадцать лет не видели друг друга. Было и радостно и больно: Христофор во время Яссы-Кишиневской операции потерял правый глаз, был ранен в ногу.
Мы встретились в Тбилисском госпитале: я измученная скитаниями, он — отвоевавший, весь в ранениях. За время пребывания на фронте он получил шесть ранений. Через четыре года разлуки нам многое о чем было рассказать друг другу. Но говорили мы мало, а понимали очень многое… Видя в госпитале совершенно слепых, безногих и безруких, я благословила судьбу, что Христофор вернулся таким. То, что в том бою он остался в живых, казалось мне чудом.
Из воспоминаний Левы:
«Когда в госпитале мы с мамой подошли к палате глазного отделения, медсестра, которая нас сопровождала, предложила мне одному с ней пойти к раненым. Ее интересовало, узнаю я папу, или нет? Мы с медсестрой зашли в палату, а мама осталась в коридоре. Палата, как мне показалось, была довольно просторной. В палате вход был слева, со стороны большей стены. Примыкая к левой (меньшей) стене, посредине стоял стол. Окно в палату было одно, и оно находилось напротив входа. Таким образом, стол был между входом и окном. Кровати, их было пять, стояли вдоль стен. Первое, что бросилось в глаза — это то, что у всех раненых были полностью перебинтованы лица. Мы с медсестрой медленно шли вокруг стола, проходя мимо кроватей, и я, оглядывая раненых и всматриваясь в их лица, пытался узнать папу. И только, обойдя стол, я увидел возле окна раненого с перевязанным одним глазом. Это был папа. Я кинулся к нему и заплакал. Потом зашла мама. Она наклонилась к нему. Обняла его. А в палате стояла тишина и только медсестра прикладывала к мокрым глазам платочек. Так я встретил папу.
