— Спасибо, Стелла Максимовна. Но, повторяю, я никого не хотел лично обидеть. А вставать на новые рельсы придется всем.
— Предлагаю резолюцию, — сказала завуч. — «Заслушав основополагающий доклад директора, мы все, как один…»
— Не надо резолюций! — сказал Алексей Евгеньевич. — Надо работать. Всего хорошего…
Задвигались стулья, Шура испугался, что кто-нибудь заглянет в его закуток — неудобно получится, как будто в самом деле подслушивал. Никто, к счастью, не заглянул, дверь больше не запирали, и Шура спокойно переписал еще несколько стихотворений. Он любил стихи и сам чуть не с детства был не чужд этому жанру. Другими словами, уже давно пописывал.
«…Благодарю, мой дорогой! Благодарю! Для сегодняшнего знаменитого дня, ради юбилея, полагаю, можно и поцеловаться!..» (И Женька Ухватов расцеловался с учеником параллельного класса Валерой Котовым. Расцеловался, конечно, во имя искусства. В другое время ему на эту прыщавую физиономию и смотреть-то противно было.) «Очень, очень рад!.. — продолжал Женька. — Да, батенька, пятнадцать лет! Пятнадцать лет, не будь я Шипучин!..»
А через некоторое время появилась жена Шипучина — Нина, то есть Татьяна Алексеевна, и Шипучин с ней (так у Чехова) целых три раза целовался. И уж тут Женька отыгрывался за перенесенное раньше неудовольствие, а глядящий на это из-за кулис Шура испытывал танталовы муки, хотя и не сидел, как тот древний грек, по горло в воде; но заодно и облегчение — что это уже в самый последний раз. Хуже было, когда он присутствовал на репетициях.
Шуре не хотелось участвовать в спектакле: не чувствовал в себе актерских способностей, дара перевоплощения; но сумасшедший театрал Женька мертвого уговорит, а тут и Нина как-то сказала, почему он не приходит, и Шура согласился. Правда, роль досталась небольшая — член банка, и то разделили на двоих, но ем лучше, зато он выходит в финале, и его словами заканчивается вся пьеса.
Перед спектаклем гримировались, и Нина раскрасила немного щеки, веки, брови, губы, уголки глаз. Она бы покрасилась куда больше, но Стелла Максимовна, руководитель драмкружка, пресекла ее попытки, сказав, что у артистов есть такая поговорка: «Меньше грима, больше мима». Вот и следуй ей, пожалуйста.
И Нина со вздохом подчинилась.
Шура в отличие от Нины и от ее напарницы, старухи Мерчуткиной, очень плохо справлялся с гримом, и Стелла Максимовна пришла на помощь: подкрасила губы, подчернила брови, навела морщинки на Шурино несколько моложавое для члена кредитного банка лицо. После чего Шура взглянул в зеркало и остался доволен больше, чем всегда. В лице появилось нечто демоническое: брови нахмурены, глаза горят невозможным огнем, яркие губы подчеркивают белизну зубов. Особенно когда он улыбается так, словно приготовился чистить их. Эту улыбку Шура отрабатывал уже с прошлой весны, после того, как кто-то из девчонок, кажется Таня Скворцова, сказала, что у него красивые зубы.
