— Крепко вдарили! — сказал Апресян. — Давно бы так.
Я впервые видел результаты наступления. И не было во мне жалости к этим растоптанным людям; не было страха, отвращения перед трупами. Это были не люди для нас — это были признаки, вехи, символы долгожданного ответного удара.
Наша машина въехала в Солнечногорск, я начал лихорадочно разыскивать армейский штаб, расспрашивал всех и каждого. Но никто ничего не знал, а на беду мою, в те дни мы еще не приучились с немецкой аккуратностью расставлять повсюду указатели, дорожные и другие. Убедившись, что в городе штаб не задержался, мы двинулись дальше. Дорога наступления свернула вскоре на Нудоль, к Волоколамску, и везде было одно и то же: запорошенные снежком руины и серо-зеленые тела.
Мимо провели первую колонну пленных: показалось, что внезапно ожили те, кого мы только что видели под колесами. Жалкие, замерзшие, в напяленных на уши пилотках, с ногами, обернутыми в солому, они уже меньше напоминали какого-то безликого врага, а были похожи на обыкновенных людей — испуганных, злых, удивленных, думающих лишь об одном: согреться!.. И как люди, уже вызывали жалость…
— А где жители? — спросил Апресян, кивая на разрушенную деревню.
И правда, не подумалось в те часы, что везде тут были люди. Теперь уже, вглядываясь внимательней в однообразный страшный пейзаж, я порою различал затянутые мешковиной окна, людей, копающихся в мерзлой земле, тонкие струйки дыма… Жизнь продолжалась.
Второй эшелон штаба армии мы разыскали наконец под самым Волоколамском. Расположился он в здании школы. Приказы и донесения писали прямо за партами, а у доски висели карты, только не Африки и не Австралии с Океанией, которые я еще не так давно видел у себя в школе на Большой Грузинской, а подробные топографические карты Подмосковья с обозначением всех впадин, высоток и чуть ли не канав.
Майор Климов, начальник автодорожного отдела, сказал, что решено передислоцировать нашу роту в район деревни Глуховка, и теперь, значит, такая задача: загрузиться на артскладе боеприпасами под завязку и попутно доставить их завтра сюда к 13.00. Но до этого выслать квартирьера. А снаряды пойдут в корпус Доватора, они тут слева орудуют; к завтрашнему дню будет уточнено…
Мы двинулись обратно. Короткий зимний день быстро шел к концу, и темнота застала нас задолго до Москвы. А ездить во время войны ночью — не простое дело: на фары надеты затемнители, фанерные или металлические кружки с поперечной прорезью, так что машина катит вслепую, сама для себя ничего не освещая, лишь предупреждая встречных о своем существовании проблесками тусклых щелок, похожих на мерцающие зрачки какого-то зверя.
