— Не смей! — надрывался Максим. — Не имеешь права!
— Имею, — сообщил Аркаша. — В хорошем обществе не должно быть секретов… А что это за слово такое — «эссе»?
— Не твое дело, — сказал Максим, но Глеб пояснил:
— Эссе — значит очерк. Ясно? А теперь гони!
— Никогда! — и Аркаша перескочил на другую парту, потому что Максим уже настигал его.
— Пронкин, — сказала Люба, — ты нарушаешь закон о правах человека. Тебя, извини, судить надо.
— Какие могут быть тайны между друзьями? — закричал кто-то. — Читай, Аркаша!
А Максим прекратил все попытки вырвать у Аркаши тетрадку. Он отошел к окну, встал там, и лицо его можно было назвать каменным, если бы не подрагивал подбородок, не шевелились беспомощно губы.
— Ого, — с почтением сказал Аркаша, — на машинке напечатано.
— Читай! — крикнули ему. — Кончай волынку!
Аркаша откашлялся и начал:
— «Дорогой друг!..»
— Как не стыдно — чужое… — снова сказала Люба, но на ее слова опять никто не обратил внимания.
— «Дорогой друг! — еще раз прочел Аркаша. И продолжал: — Ты спрашиваешь, как дела в нашей школе… Что ж, мы тебе расскажем все откровенно… Да, в школе сейчас многое должно быть по-новому, по-другому то есть. Вот был такой знаменитый режиссер, народный артист Станиславский. Он говорил, что театр начинается с вешалки. А школа знаешь с кого начинается? С нянечки. Только у нас, в 23-й школе, нянечки так кричат, что на улице слышно. И тряпкой замахиваются, и щеткой. Ты скажешь: подумаешь, чепуха какая! О чем пишете?.. Нет, не чепуха. Потому что на первом этаже нянечки ругаются, а на втором и на третьем — учителя эстафету перенимают. Не все, конечно, но многие. Химик, например, так кричит, что у нас одна ученица со стула упала. А физкультурник разные прозвища дает, особенно тем, кто плохо через козла прыгает или по канату залезть не может. И вообще мы не понимаем: зачем с нами так грубо: «Убирайся!», «Замолчи!», «Куда лезешь?!», «У тебя что, уши законопатило?!» И еще в подобном роде. А к завучу попадешь или к директору — сразу такой крик начинается… И грозят, грозят… Мы думаем, что в закон о школьной реформе надо ввести пункт: чтобы никто не кричал и нас не ругал. То есть отчитывали бы, если очень нужно, только по-другому — не обидно и не так громко. А то ведь мы привыкаем и сами всю жизнь потом будем на других кричать… У нас есть учком. Ему бы и заняться этим, а он только и знает, что «экран успеваемости» делает и отметки по дневникам разносит. Как будто без него некому… Дорогой друг! Как хорошо, если бы можно было дружить с учителями. А ты как считаешь?.. А у нас как-то не так… Уверены, почти все в нашем классе так же думают, только помалкивают в тряпочку…»
