— Кто за исключение, прошу поднять руку, — сказала Аня. — Так. Большинство…
— Большинство «за», — повторила Аня. — Собрание считаю закрытым.
Все встали, только Глеб с Максимом остались сидеть, как бы давая понять себе и другим, что теперь они во всем не такие, как прочие.
— Неправильно, — сказал Яша.
— Чего ж ты раньше молчал?! — крикнула Маша.
— А ты много говорила? — спросил Саша.
И в это время поднялся со своего места Глеб и проговорил, обращаясь к Максиму, но почти все услышали:
— Жалко, что мы имена другие подписали… Псевдонимы эти дурацкие. Как у некоторых писателей. Теперь до конца жизни везде буду только свою фамилию ставить. Пусть хоть не знаю что…
— Потому что антиобщественный поступок, — сказала Аня. — И правильно вас…
— А чужое читать мерзко! Только подлецы так делают! Извините… — крикнула Люба. Самая вежливая в классе.
…Началась же вся эта заваруха часа два назад.
На четвертой перемене Аркаша Пронкин увидел вдруг в проходе между столами тетрадь. Обыкновенную, зеленоватого цвета, только написано было на обложке не «для алгебры» и не «для геометрии», а странное слово «эссе».
— Чья тетрадка?! — заорал Аркаша, еще только нагибаясь, чтобы поднять. — Признавайтесь!
На его крик лениво повернулось несколько голов. Все знали, что Аркаша умеет устраивать шум по любому поводу: кошка сидит на заборе, а он кричит так, словно там не кошка, а собака Баскервилей.
Аркаша уже выпрямился, в руке была тетрадка.
— Считаю до трех! — не понижая голоса, сообщил он. — Раз…
Вместе со словом «два» раздался еще один вопль, потише, чем Аркашин, — потому что кто же в классе сравнится с Пронкиным по объему легких?! — но и этот крик был достаточно могуч, только, кроме децибелов, звучали в нем обида и негодование.
— Отдай! Не твое! — кричал Максим. — Дай сюда! Слышишь?
Но Аркаша махал зеленой обложкой перед его носом и дурным голосом орал:
— Спляши камерунский народный танец, тогда отдам! Оторви чечетку, тогда верну!
Аркаша считался одним из самых сильных в классе; ходили слухи, виновником которых был он сам, что двоюродный брат у него в милиции и учит его запрещенным сейчас приемам каратэ, что по-японски означает «голыми руками».
— Отдавай, тебе говорят! — твердил Максим. — Слышишь? Не ты писал! Это мы с Глебом! Отдай!
Но Максим понимал, конечно, что голыми руками Аркашу не возьмешь.
— А чего там? — крикнул кто-то. — Читай, Пронкин!
— Сейчас поглазеем! — Аркаша вскочил на стул, оттуда на парту, перепрыгнул на вторую, на третью.
