В этом вольере и стоял теперь Давыдов и смотрел на танцующих. Что ж, ему, пожалуй, нравились нынешние танцы — что-то в них есть атлетическое, спортивное, независимое. Язык танца, как и язык музыки, всегда ведь заменял слова — вот и сейчас он кричит всеми своими не вполне изящными и пристойными жестами и телодвижениями; кричит, орет, стремится доказать то, что танцующим кажется в эти минуты самым главным: их раскованность, освобожденность… Какую? От чего? Конечно, не духовную — ее можно обрести везде, даже в запертом помещении, в тюрьме — нет, здесь временно обретается право на освобожденность обыденную: от быта, от правил, от обязанностей. И это хорошо и плохо… Так размышлял Давыдов.
И тут-то его толкнули — тот, в голубом «балахоне». Толкнул и подошел к девушке в желтом платье.
— Станцуем?
— Нет, — сказала она.
— Пошли, чего там! — парень в «балахоне» потянул ее за собой.
Но рядом вырос еще один, тоже с челкой, тоже в прильнувшем к ногам вельвете.
— Она со мной. Нет, Ленка? — сказал он. — А ты давай мотай, балахон!
— Чего? — «Балахон» шагнул к говорившему. — Я первый…
— Тут тебе не очередь за воблой! — противник сделал движение к «балахону».
— Костик, не надо, — сказала Лена. — Чего ты?
— А он чего? — сказал Костик. — Подходит, тянет. Как у себя в колхозе.
— Я же пригласил, кажется, — сказал «балахон». — Как человека. В чем дело?
— В шляпе, — сказал Костик. — А шляпа в магазине. Пошли, Лена!
Но парень в «балахоне» оттеснил Костика плечом. Костик толкнул его. Парень ответил. Костик тоже.
— Перестань! — крикнула Лена. — Что вы… как… не знаю.
— Действительно, молодые люди, — сказал Давыдов. — Зачем из танцплощадки ринг устраивать? Дали бы девушке решить. Как бы хорошо…
— Иди отсюда, отец, — сказал «балахон». — Внуков своих воспитывай… В духе… А мы станцуем, верно? — Он опять схватил Лену за руку.
И тогда Костик ударил его прямым в плечо. Тот чуть не упал, отлетел в круг танцующих, врезался в кого-то, поднялся крик… «Балахон», обретя равновесие, кинулся на Костика. К ним уже спешили трое с красными повязками — дружинники. Давыдов ожидал, что начнется длинное и нудное выяснение, но их ни о чем не спросили, а, деловито подталкивая, повели к выходу. Те не спорили и не сопротивлялись — похоже было, это такой же привычный и чуть надоевший ритуал, как сами танцы. Никто даже не обратил внимания.
Лена немного подумала и пошла следом. Давыдов тоже. Ему уже расхотелось глядеть на танцы: какая там освобожденность, раскованность? Так, распущенность одна… Ни музыка, ни этот вечер, ни звезды — ничто, казалось, не смягчает их, этих молодых людей, не делает уступчивей, лучше… Обидно…
