— Ай-ай-ай! — по временам говорили они поочередно — Шибако хорошая прииска, шибако хорошая!..
Старшинка и один из рабочих китайцев были привлечены в качестве понятых.
К завтраку уже все было кончено: хунхузы ушли, забрав с собою ровно половину добытого золота Ни на один золотник больше. Никого не обидели: половину взяли из доли рабочих, половину — из доли Вахромея и Устина. Точно поделили самородки, учитывая при этом их размеры. Даже квитанции выдали.
— Чтобы другие хунхузы не напали, — пояснили разбойники.
После их ухода Устин впал в тоску и отчаяние.
— Работали, так их разэдак — жаловался он. — Для них мы старались!
— Твоя молчи — утешал его старшинка. — Все хорошо. Никого контрами не делали. Капитана — большая голова, тун-тун думай — почтительно похлопал он Вахромея по плечу.
— Не печалься, Устин, — поддержал китайца и Вахромей. — И на нашу долю оставили… Что греха таить, не обидели… На то и золото. Вокруг него завсегда так… Всякий наровит сорвать… А эти еще по-божецки… Ишь, вон указали даже кому золото сдать в Сахаляне[18])… Уж будь покоен, теперь не обманут и не обвесят.
V.
Однако, как ни верил Вахромей в честность хунхузов, работы он решил прекратить пораньше.
— Береженого бог бережет. А вдруг они еще раз ревизора пошлют. Нет, уже пораньше убраться — куда лучше!
И как только первые ночники тронули листву и окрасили ее в различные краски, прииск начал свертываться. Накануне окончательной ликвидации, Вахромей съездил на ферму и вернулся с небольшим кульком.
Произведя расчет с китайцами и простившись с ними, русские остались вдвоем на опустевшем прииске.
— Вот мы и при капиталах, Устин Наумыч, — довольно произнес Вахромей — теперь делай што хоть. Хоть хозяйство заведи, хошь — мамзелей, а хоть, так, воопче… Ты как?
Устин помялся.
— А и страху я с тобой, Данилыч, натерпелся… Всю жизнь буду помнить! И от зверя, и от человека! Господи Боже мой! Много наше-то крестьянское дело спокойней.
— Это правильно — презрительно процедил Вахромей — ковыряй землю, да с бабой на палатах забавляйся, — куда спокойней. Как говорится, у кого какая синпатия. Одначе оно, золото-то, брат, тоже так не отпущает… А там увидим — загадочно добавил он.
Помолчал, сделался сразу серьезен и сказал:
— Ну, пойдем и матушку Кетать-реку поблагодарим.
Он вынес из избы привезенный с фермы кулек и направился с ним к реке. Устин последовал за ним. Подойдя к одному из омуточков, которыми изобиловала «Кетатка», Вахромей положил свой кулек и начал его развязывать. Там оказались голова сахара и два фунта чаю. Устин, не понимая, с любопытством наблюдал. А Вахромей снял шапку, бросил ее наземь и, поклонившись реке в пояс, громко произнес:
