— Ты что-то неспокойно спишь сегодня, — послышалось ему въ темнотѣ, но Адамсъ не раскрылъ глазъ и даже не удивился. Ни одинъ мускулъ его не дрогнулъ. Единственное, что онъ сдѣлалъ, было то, что онъ затаилъ дыханіе.
Это замѣчаніе донеслось до него, повидимому, изъ устъ человѣка, который, должно быть, сидѣлъ у самаго изголовья его постели; они были произнесены спокойнымъ, явственнымъ полутономъ, какъ разъ настолько громко, чтобы онъ могъ ихъ разслышать. Онъ отлично сознавалъ, что звукъ этотъ не можетъ быть услышанъ не только въ сосѣдней комнатѣ, но даже и въ другомъ концѣ его спальни, и что тотъ, кто сдѣлалъ это замѣчаніе, видимо желалъ, чтобы только онъ одинъ слышалъ его слова. Это уже само по себѣ было жутко, да и самое замѣчаніе: «Ты что-то не спокойно спишь сегодня» — звучало какъ-то зловѣще.
Адамсъ не могъ принудить себя выговорить хоть одно слово въ отвѣтъ на это замѣчаніе; странность этого момента какъ бы парализовала всѣ его движенія. Онъ притаился и не шевелился, какъ выслѣженный заяцъ, но при этомъ сознавалъ, что если разговоръ долженъ былъ завязаться между нимъ и его невидимымъ гостемъ, то начать его долженъ послѣдній. Молчаніе длилось долго, томительно долго, но сколько именно времени — онъ не могъ бы сказать.
Вотъ опять среди ночной тишины изъ мрака раздался тотъ же голосъ:
— Я не считаю нужнымъ предупреждать тебя, чтобы ты никого не звалъ и не протягивалъ руки къ звонку. Твой здравый смыслъ долженъ подсказать тебѣ, что всякая попытка призвать на помощь повлечетъ за собой твою гибель, безразлично, чего бы мнѣ это впослѣдствіи ни стоило. Ну, а теперь довольно объ этомъ. Я только еще разъ, повторяю: ты что-то неспокойно спишь сегодня.
Адамсъ смочилъ языкомъ свои пересохшія губы. До этого момента онъ считалъ себя человѣкомъ смѣлымъ и рѣшительнымъ, но теперь онъ въ сотый разъ называлъ себя малодушнымъ трусомъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ внутренно признавалъ, что въ данномъ случаѣ чувство, близкое къ трусости, было, пожалуй, извинительно, потому что человѣкъ, лежавшій въ постели, въ абсолютной темнотѣ зимней ночи, рядомъ съ сидящимъ подлѣ него неизвѣстнымъ ему человѣкомъ, неизвѣстно какъ проникшимъ сюда, съ неизвѣстнымъ намѣреніемъ, естественно долженъ чувствовать себя безпомощнымъ. Все это пронеслось въ головѣ Крэна Адамса въ тотъ моментъ, когда онъ готовился отвѣтить своему посѣтителю.
— Да, я что-то не могу заснуть сегодня, — вымолвилъ онъ, наконецъ, съ трудомъ.
