— Хорошо дорогой, что там новенького?
— Думаю, что скоро должен появиться твой отец.
— О боги его тут только не хватало, — произнесла Фауста и присела на стул.
— Что ты так, о родном отце? — улыбнулся Константин.
— Да ему уже давно пора на покой, а он всё никак не упокоится, а с чего ты так решил?
— Мне пришло письмо от Галерия, он пожаловал мне титул западного августа.
— Теперь понятно, — вздохнула Фауста, — у старика опять всё обломилось, теперь он приедет сюда и будет всех изводить своими рассказами.
— Пошли обедать, давай я помогу тебе, — Константин заботливо подошёл к жене.
— Подожди, дай ка я немного переведу дух.
— Хорошо, — Константин послушно сел рядом.
Помолчав, Фауста произнесла:
— Константин, я решила принять христианство.
— Почему? — удивлённо, но с оттенком радости спросил Константин.
— Я хочу воспитывать наших детей в христианстве.
— Я рад, я очень рад дорогая, — произнёс Константин, обнимая жену.
Фауста улыбаясь, ответила на поцелуи мужа, подумав о том, что в последнее время всё чаще звучит это милое мужское слово: «Дорогая!».
Фауста играла с сыном у себя в комнате. Она счастливо улыбалась, глядя как Константин сосредоточенно сморщив свой лобик, строил домик. Да, она была сейчас просто счастливой женщиной, которая любила своего мужа, была любимой женой, и возилась со своим маленьким ребёнком, рождённым от этой любви. Вдруг Фауста услышала какой-то шум за дверью, и в комнату очень быстро вошёл её отец, одетый в пурпурный императорский плащ. При виде деда маленький Константин заплакал, мать инстинктивно взяла его на руки и прижала к себе.
— Дочка, плохие новости, только что мне сообщили твой муж пал в сражении с франками.
— Не может быть, откуда тебе это известно, — спросила Фауста побелевшими губами.
— Мне сообщил это прибывший офицер из его легиона.
— Что теперь будет?
— Слава богам, что я здесь! — воскликнул Геркулий, картинно подняв руки к небу, — я сейчас же построю оставшиеся войска, и объявлю им о кончине императора Константина, ты со мной дочка?
— Нет, я останусь во дворце, пока не привезут его тело.
— Ладно, поступай, как знаешь, а у меня теперь много дел, — произнёс с улыбкой Геркулий и вышел.
Фауста села в кресло, размышляя над только что услышанным. Странно всё это было, и как-то уж очень неестественно вёл себя отец. Муж предупреждал её о том, что нельзя доверять императору, не по своей воле отлучённому от власти. Сын продолжал плакать, и она стала его успокаивать. Вскоре ребёнок уснул, Фауста уложила его в кроватку, и позвала к себе начальника личной охраны. В комнату вошёл седой благородного вида римлянин в одежде центуриона. Фауста спросила его:
