— Нет! — запальчиво выпалила Аделаида Ивановна.
— Так-таки? — парировал судья.
— Так-таки! — подтвердила подсудимая.
— Шарлатанка! — крикнул господин судья, поступив совершенно уж не официальным образом, присутствующие зашептались, такого накала страстей никто не ожидал, заседание продолжалось.
— Сам такой! — не удержалась и женщина.
— Да я тебя!
— Ага! — Женщина игриво помахала веером.
— Да в тебе… нет… нет… — Мужчина запнулся, видимо, подбирая подходящее слово. — Ни капли совести!
— Это во мне-то?! Ха-ха-ха, — бросила ему в лицо подсудимая. — Да во мне этого самого больше, чем в тебе! — выкрикнула женщина и, несмотря на то, что все заседание до этой словесной перебранки выдержала с блеском, закипела. — А ты… Ты — буквоед! Книжный червь! Формалист! Вот ты кто! Видишь только свои своды, законы и больше ничего! Да для тебя человек — так… мокрое… пустое место!
Господин судья, не в силах вымолвить больше ни слова, только открывал рот, глотая одно за другим летящие в него оскорбления.
— Нет, ну это невыносимо, я двадцать пять лет… на этом месте… мне… жарко… и вообще… — вдруг обмяк мужчина, опускаясь на свою мягкую шерстяную сидушку. Во время заседания он то вставал, то садился.
Аделаида Ивановна уже несколько раз успела прикусить губу, конечно, она понимала, что хватила лишнего и, как человек совестливый, жалела и о слишком уж разыгравшихся страстях, и о нечаянно вырвавшихся запальчивых словах.
В зале опять повисла тишина, однако заседание нужно было продолжать, по протоколу судья должен был, апеллируя к совести подсудимой, постараться вывести ее на чистую воду, потом убеждать ее в своей точке зрения и отбивать ее выпады (если таковые были); убеждения и словесные прения должны были занять не менее получаса. При умелом ведении дела именно столько времени уходило на то, чтобы расколоть подсудимого, разбудить совесть и заставить перейти на свою сторону.
— И что? Снова будешь?.. — Аделаида Ивановна, что ни говори, была крепкий орешек. — Заниматься… этим своим?
— Да чем своим-то?.. — не моргнув, ответила женщина, оба, конечно, понимали, что, не успеет за Аделаидой Ивановной закрыться дверь зала заседаний, она тут же понесется заниматься своими темными (по мнению господин судьи) делишками и светлыми (по ее собственному мнению) делами.
— Ну и брысь! — Господин судья вдруг скатился со своего тюка и даже притопнул. — Присутствующие захлопали, заседание было завершено…
— В семь! — шепнула, проходя мимо него, Аделаида Ивановна. — «Три палочки краба».
