…Однажды папин взвод получил приказ расстрелять с десяток мирных жителей, которые отказывались называть место базирования небольшого отряда восставших, скрывавшегося где-то поблизости. Среди расстреливаемых были два старика, одна баба с малым ребёнком на руках, несколько пожилых женщин и трое мужиков. Перед залпом баба с ребёнком успела выкрикнуть проклятье своим палачам. Отец говорил, что стрелял выше голов, но всё равно были застрелены все. Только ребёнок остался невредимым. Его из нагана застрелил чекист, латыш по национальности. Поговаривали, что он охранял самого Ленина, потом его направили для усиления ЧК. Свой поступок он объяснил просто, до ближайшей деревни далеко, и не факт, что там есть хотя одна живая душа, ребёнок всё равно умрёт, не живым же его закапывать. Папу этот расстрел, да и вообще подавление крестьян очень потрясло. Но он не разочаровался в революции как таковой. Всё революционное было ново, привлекательно; сильны были лозунги и идеология, и они верили, что сделают народы, населяющие Россию, счастливыми и свободными. К счастью, папа в расстрелах больше не участвовал.
Позже папа окончил командирские курсы. В двадцать пять лет он уже командовал ротой в звании лейтенанта. Затем в Красной Армии стали создаваться бронетанковые войска, и папу переучили и перевели в танковую часть. В тридцать пятом году папа познакомился с мамой. Как он рассказывал, у них был бурный роман, хотя ей был только двадцать один год тогда, а ему уже тридцать пять. И был он в звании майора танковых войск. Мама, если слышала этот рассказ, всегда весело смеялась.
Потом начались чистки в армии, в партии и так далее. Папа говорил, что не понимал тогда ничего, ведь арестовывали, почему-то лучших офицеров, а посредственных ставили на их должности.
А вот в сороковом году он как-то обмолвился, когда разговаривал со своим хорошим приятелем, что Тухачевскому отлились слёзы детишек и баб, которых он приказывал расстреливать, и отец прибавил, что тогда очень жестоко подавили восстание. С приятелем они говорили тогда о репрессированном маршале. И даже если он враг народа, то почему тогда полетели головы ближайших родственников, и не только ближайших? Тогда-то отец и сказал, что к нему вернулась его жестокость и слёзы детишек. Сказать в то время плохо о Тухачевском — это не криминал, потому что он «враг народа». А вот критиковать политику партии и проявленную ей «твёрдость при подавлении контрреволюционного выступления», это в 1940 году было страшным преступлением. Настолько страшным, что папу даже на фронт не отправили, и это несмотря на очень острую нехватку офицеров, подготовленных офицеров, в танковых войсках. А ведь он не один раз просил отправить его на фронт, после начала войны.
