Вновь забросил блесну. На этот раз — ничего. Надо ещё перейти. Перешёл и снова ничего.
Вернулся за своей добычей. Щуки в траве нет.
«Неужели ворона утащила?» — подумал я, но не очень поверил себе. Для вороны щука была великовата.
Щука могла, конечно, и в речку сползти. Такое бывает, рыба она сильная.
Заночевать решил на берегу: мельница-то, как решето. На воле у костра лучше.
Заварил чай в котелке. Пожевал бутерброды. Влез в спальный мешок и лёг ногами к костру.
Ночью меня что-то встревожило. Открыл глаза, поднял голову: на меня уставились холодные зелёные глаза. По спине пробежал холодок. Бросил в костёр поленце. Хорошо известно, что в Лабанорских лесах есть рыси.
Зелёные глаза сверлят и сверлят меня.
Я быстро привстал на колени, схватил свою палку, но бросить не успел. Из кустов выскочил белый кот.
— У, зверюга! — крикнул я, — одной щуки ему мало!
Я вернулся к мельнице через две недели. Пусто и хмуро. Лес голый. Где-то рядом зима.
На засыпанном листвой порожке свернулся кот. Я подошёл. Кот отскочил.
— Чего боишься, белый? Пропадёшь один, — я сочувствовал зверю. Положил на жернов кусок колбасы. Кот не подошел. Пришлось отойти мне.
Кот приблизился к колбасе, долго, по миллиметру обнюхивал: не доверяет рыбакам бродячим. Наконец, взял колбасу и ушёл под порожек.
В тот мрачноватый, неуютный день рыба не клевала. Я оставил на жернове ещё кусок колбасы и пошёл к дороге.
Пока ждал попутной машины, узнал, что мельник умер минувшей зимою.
В конце нынешнего апреля, в первый же тёплый день, я был у плотины.
Стены домика кто-то растащил на дрова. Среди чёрных развалин, у бывшей двери, нелепо возвышается нетронутый временем порожек-жернов. На нем лежит белый кот, тощий, грязный, шерсть на животе свалялась. Кот расслабленно греет свои старые косточки.
Последний хозяин сырых развалин. И нет, видно, у него сил и желания пугаться прохожих.
— Дождался-таки новой весны!
Я рад за кота. У него впереди дружественное лето и бодрая осень.
День. Слабый дождь. Жарко. Два-три раза ударил гром. Молнии не видно. Прогретый бор отозвался дальней грозе лёгким туманом. Меж стволов от земли к небу встала тёплая дымка. Скоро лес утонул в сизом тумане. Просеки жадно вытягивают водяную пыль из чащи и плотно завешиваются её вымокшей паклей.
Половина неба совсем мрачная, грозно-синяя, другая — хмуро-просветлённая. А где-то далеко-далеко, у горизонта протянулась широкая солнечная полоса. Эта расколотость небосвода приятна, и я чувствую почему: вот-вот всё кончится и снова станет солнечно, хорошо.
