Пирас лает, лает, лает, глупо отвечая отрывистому эхо собственного брёха в утреннем воздухе. Лай бьётся о стволы деревьев, застревает в кронах, отскакивает от зеркала воды.
«Собака лает, так соловей молчит», — не про моих соловьёв примета. Здешние не хотят молчать.
Малая птичка соловей, а знает май! И соловей разлился во всю ширь берега и луга, зашёлся, стал ревниво забивать собачий лай. Свесив крылышки, откинув чуть назад головку, птичка-невеличка трепещет, встряхивается, клюв не закрывается. Где только в ней гнездится такой голос!
Зашёлся и мощный, широкогрудый Пирас, брешет раздражённо, визгливо. Не нравится ему конкурент в гулкой утренней свободе, когда и одному лается так оглушительно и страшно. Но гавкает неопытный пёс нерасчётливо — сразу во всю грудь, во всю силу голоса. Нет у Пираса соловьиного разгона, нарастающего звука. Щёлк, бульканье, свист, треск, раскат, трель, дробь, — все колена соловья и не упомню. Не дает птица псу высказаться!
Разве перегавкаешь прирожденного солиста. Родиться надо с искрой Божией!
«Соловья баснями не кормят» говаривают перед тем, как пригласить к столу. Хуторские соловьи понимают: над всеми нами раскинулась новая весна, май зацвёл черёмухой, вот-вот на сирень перекинется. Потому и воспитывают меня трелями, не позволяют главное упустить — радость бытия.
Я всё умываюсь, фыркаю, плещусь, крякаю. Не подвожу соловья. А он серенький ликует над Першокшной.
Лай обрывается. Пирас побито тявкает, подлаивает, скулит от досады. Может и налаялся, да не вволю. Наконец совсем замолкает, мотает мордой, чихает в сирень и сдаётся, без труда униженный соловушкой.
Пёс подбегает ко мне. Хвостом не машет, ищет защиты, заглядывает в глаза. Поражение.
Сегодня день моего рождения. Концерт для овчарки и соловья, посвященный этому дню, окончен. Сольные колена-вариации соловушки продолжаются.
Всем спасибо! Был рад дожить до премьеры. Всего пятьдесят семь лет ждал.
И от блох, наверное, спасён.
Без троицы дом не строится
Вчера восточная соседка пани Зося принесла свежие яйца. Бабушка тайком от внука покрасила семь штук в мраморно-красный цвет.
Под ночь беру миску, наливаю в неё полкружки воды и до краев заполняю шелковистым зелёным мхом. В мох втыкаю пять брусничных веточек с лакированными листочками, три незабудки, три лесные фиалки, три одуванчика и султан тёмно-синего люпина. В эту красоту укладываю крашеные яички, а по краям пять сухих раскрытых еловых шишек. В центр миски вставляю тонкую свечку. Миску тайком выношу в холодную комнату и ставлю в шкаф до утра. В комнату и кухню вношу по большой берёзовой ветке
