10
Будь я более даровитым литератором, под моим пером эта история могла бы преобразиться в повесть о вампире. Но я лишь излагал события. И ведь нельзя сказать, что я не сопротивлялся. Еще как сопротивлялся. Но дело в том, что делал я не так умело, как мне думалось. И оттого выражение «матерый аферист» всегда казалось мне неуместным по отношению к Хайдлю. Матерые аферисты охотятся за чужими деньгами. Вероятно, таков был и Хайдль. Да, скорее всего, если учесть список его криминальных афер. Но он метил выше: охотился за чужой душой. И поначалу он предложил мне дружбу, теплоту, даже братство (в той мере, в какой личность его типа могла изображать подобные отношения), а вдобавок – то, что, по всей видимости, представляло для меня предел мечтаний: уважение к моим писательским способностям. Он даже обратился ко мне за помощью в составлении публичной речи – какого-то приветственного обращения, с которым, по его словам, он через пару недель должен был выступить на общенациональной аудиторской конференции в Олбери-Уодонге. Тема, по его словам, звучала как «Аудит: прозрачность и признание».
Не скрою, меня поразило, что он получил подобное приглашение, не скрою, у меня вызвал недоверие «черновой вариант» его речи – набор слов, лишь местами напоминавший связный текст, но, должен признаться, его словеса по поводу принципиальности, а также падения нравственных устоев современного общества произвели на меня впечатление своим размахом. Откровенно говоря, я бы сам не придумал более уместного начала: «Баранам пристало блеять, а не выть с волками».
Как я выяснил лишь многие годы спустя, фразу эту он беззастенчиво стянул из бестселлера адептов Нью-эйдж 1970-х годов о пастухе-баске. Был какой-то особый дерзкий шик в том, чтобы на конференции, посвященной борьбе с мошенничеством, начать речь с мошеннической уловки. Человек неожиданно поверхностный, в другой жизни он мог бы подняться до статуса эксперта по самопомощи, возглавить список бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс» и за баснословные гонорары читать мотивационные лекции. А возможно, и на любые другие темы. О саморепрезентации личности. О парфюмерной линии. Но, как ни печально, ему пришлось ограничиться мной, мемуарами и съездом аудиторов.
Я видел, что окружающие отмечают вокруг него сияние какой-то трудноуловимой ауры, почти гламурной лихости, заговорщической таинственности, которая непостижимым образом вовлекает тебя, и только тебя одного, а на вершине этой пирамиды – величественный мрак, не совсем злой, хотя и не вполне беззлобный. Но сам я – нет, я этого не отмечал, по крайней мере, на первых порах и, вероятно, потому, что Рэй до такой степени запугал меня предостережениями, что я уже не решался искать в экзотическом обаянии Хайдля что-либо иное, помимо прикрытия, обмана и желания манипулировать другими. Однако меня не покидало ощущение, что его качества вызывают у окружающих желание подчиниться и покориться, но, в конце-то концов, разве не этого втайне желает каждый? Чтобы ему говорили, как нужно поступать и как не нужно? Как поступить, чтобы не остаться в одиночестве? Кому не хочется, чтобы за него все было решено?
