«Глок», безразличным тоном отметил я, делая вид, что мне не в диковинку работать с людьми, которые за утренним кофе вытаскивают из-за пазухи оружие.
Точно, подтвердил Хайдль. Не замечал за тобой таких познаний.
Если честно, никаких познаний у меня не было – я просто догадался, что это и есть тот самый пистолет, который он пытался с той же целью всучить Рэю.
Стало быть, тебя учить не надо, сказал он, извлек из магазина обойму с патронами и театрально прицелился в меня.
Потом он поднял ствол к потолку и нажал на спусковой крючок, демонстрируя полную безопасность. Похоже, эта театральщина грела ему душу.
Вот как-то так, сказал он. Давай научу.
В меня впился его жуткий собачий взгляд, а мне просто некуда было девать глаза. Хайдль отвел от меня пистолет и прицелился в себя.
3
Он медленно вставил уродливый квадратный цилиндр ствола в рот, направляя его к затылку. В такой омерзительной позе он и застыл передо мной, и лицо его расплылось в своей головокружительной бескрайности до размеров пустыни или океана.
Прошло, вероятно, несколько секунд, растянувшихся на минуты, годы, десятилетия, прежде чем он легким движением вынул изо рта черный металлический ствол, блестящий от слюны.
Спокойно, Киф, тихо сказал Хайдль.
Вытирая пистолет бумажной салфеткой, он рассмеялся. До сих пор не знаю, над чем или над кем: надо мной, над собой или над всем миром.
Нет, отрезал я.
Простого отказа было недостаточно: он ощущался почти как согласие.
Ни за что, сказал я.
Но он услышал лишь мою неуверенность, уловил, что голос изменил мне, и я готов был поддаться тому, против чего предостерегал меня Рэй: он ведь говорил, что Хайдля нельзя впускать в свою жизнь.
Ни за что, черт побери, сказал я под смех Хайдля.
Но только сделал еще хуже.
Мы ведь друзья, Киф? – спросил Хайдль и сам ответил: Мы – друзья.
Я кивнул в надежде, что получилось уклончиво и отстраненно, однако почувствовал в себе какую-то пассивность, если не покорность.
Нужно приниматься за работу, – сказал Хайдль с широкой, добродушной улыбкой, выгнув брови и шутовски надув щеки, как у физиономии над входом в Луна-парк; этот неожиданный комизм был невыносим.
Киф?
Да?
Друзья.
Естественно, ответил я, открывая жесткую папку с рукописью и неподписанным актом.
Кореши?
Кореши?
Кореши, подтвердил Хайдль.
Естественно, повторил я. Естественно, кореши, Зигги.
И тут же одернул себя: зачем я это говорю? Теперь любое мое согласие делало меня слабее, а его – сильнее.
Тогда помогай, сказал Хайдль.
