Но, видишь ли, мне необходимо быть в курсе, добавил Джин Пейли.
Взяв с приставного столика рукопись, он переложил ее на свой рабочий стол и подтолкнул ко мне, как будто возвращал продавцу неисправный тостер.
Я в курсе ваших с Хайдлем замыслов. В курсе ваших возможностей.
Наверное, меня слегка передернуло, но это вполне могло сойти за подобие улыбки.
Здесь есть отличные фрагменты, Киф, изрек Джин Пейли. Книга – это зеркало. Если обезьяна-капуцин будет вглядываться в страницы, то оттуда на нее не посмотрит Альбер Камю.
Я пробормотал что-то невнятное.
Нужно раскрыть историю для читателей.
Она уже раскрыта, сказал я.
Еще нет.
Я раскрою.
С моей точки зрения, Киф, на сегодняшний день ты продвинулся с Зигфридом до предела. Завтра летишь к себе в Тасманию?
Сегодня вечером.
До вторника можешь не возвращаться, Киф. Посиди дома, причеши этот текст. Насколько возможно. А во вторник согласуешь исправления с Зигфридом. После чего у нас останется чуть более недели на доработку и редактуру. Договорились?
После, так сказать, рекорда в беге на три мили мне теперь предписывалось выйти на старт двухчасового марафона. Я кивнул, по-видимому, от отчаяния.
Один вопрос.
Да?
Какова тема?
Она лежит на поверхности, ответил я.
Джин Пейли медленно постучал тонкими, как у сумчатого, пальцами по моей рукописи.
И все же: как она формулируется? Миниатюрные, бледные пальчики барабанили по бумаге.
История утраченного будущего? – рискнул я.
Тебя послушать, сказал Джон Пейли, так он у нас прямо рассветная заря. Новое завтра.
Он – аллегория, возразил я, а может, только понадеялся возразить.
Аллегории цифрами не измеряются, Киф. Их не продашь. Разве что в Америке. Да и там их больше ценят как инструкции по самосовершенствованию.
А у нас?
Пожалуй, у нас в Австралии больше всего ценят настенные календари… Ну что у нас… дерзкие покаяния в преступлениях. Веселье висельника. Йо-хо, простите, парни, но если трахнул власть, значит, власть трахнет тебя. Пусть понесут наказание, но не утратят гордости.
Умри, но не сдавайся.
Вот именно.
Что же еще вам требуется? – не выдержал я, так и оставаясь в неведении.
Как он работал на ЦРУ. Как обирал банки. Как не раскаялся.
В самом деле?
Да. Австралийцы любят отрицательных героев. Нераскаявшихся. Вот в чем соль.
Он немец, заметил я.
Это он тебе сказал?
Нет. Мне он сказал, что австралиец.
М-м-м.
Мои глаза скользнули чуть ниже. На белой крахмальной рубашке Джина Пейли мутноватым пятном отпечатался призрак подмышки.
