Первое лицо | страница 113
Но он уже звонил по телефону своему адвокату, какому-то журналисту, очередному киллеру или кому-то другому – быть может, Богу или дьяволу, – а потом сообщил мне, что должен срочно уехать якобы на встречу с командой юристов и будет позже. Тут их с Рэем как ветром сдуло – оба исчезли, испарились без следа.
Вернулись они уже под вечер. Рэй вел себя как-то иначе, даже был расстроен; сказал, что неважно себя чувствует, и вскоре ушел. Хайдль же был спокойнее, чем всегда, не заводил разговоров на посторонние темы, а отвечая на мои вопросы, старался делать это честно, как было лишь раз или два за все время. По совету Пии я решил выступить в качестве его союзника, а не противника. Поэтому вопрос мой касался нападок, которым он якобы подвергался с разных сторон.
Что они собираются делать, а? Эти нуганы и хенды?
Как вас понимать?
Объясняю. Кто меня уберет? Вот в чем суть.
Я ответил, что в его случае гораздо вероятнее будет смерть в каком-нибудь доме престарелых с коробкой нераспроданных томиков его мемуаров под кроватью.
Однако возможность небытия, обмана судов посредством выбора смерти до слушаний, казалось, не просто заинтересовала Хайдля, а чуть ли не увлекла. Не говоря уж о таинственной мелодраме, которой мог бы сопровождаться его уход.
Я не в восторге от старости, признался он и снова прибег к хайдлингу – принялся рассуждать с убедительностью Тэббе о том, что умирать от старости неестественно, чуть ли не безнравственно: с незапамятных времен люди умирают в любом возрасте от чего угодно, только не от старости. Уходят от болезней, злоключений, трагедий и глупостей, войн, преступлений и катастроф. Такие смерти придают смысл жизни; смерть от старости, напротив, предполагает спокойное развитие, эволюцию. Представление о жизни как о движении вверх, о карьерном росте было ему омерзительно, заведения для вышедших на пенсию и планирование похорон вызывали вспышки ярости.
Предпочел бы, чтобы меня убили, заключил Хайдль.
Я пошутил, что окажу ему, наверное, такую услугу, если мы не сдадим книгу.
Смерть от старости, продолжил Хайдль, – это редкая, необычная, экстраординарная кончина. Она поощряет людей вести жизнь ради неухода, а это есть способ нежития. Знать, что смерть приближается и придет скоро, а скорая смерть означает лучшую жизнь сейчас. А не этого ли мы все желаем?
Он говорил совершенно серьезно. Но я знал, что это не может быть правдой. Невозможно верить ему, как и не верить. Это же и сбивало с толку – что было реальным? Что – вымыслом? Каковы настоящие факты? Я знал лишь одно: кем бы и каким бы ни был Хайдль, мне он опостылел.