Аллах велик, аллах велик.
Нет бога, кроме аллаха.
Потом поправил на ногах туфли, отряхнул пыль с шаровар, повернулся ко мне и сказал:
— Вы, нечестивые собаки, называете своим богом Саваофа, мы считаем богом нашего Аллаха… Но ты, презренный слуга, должен знать, что есть только один бог — Аллах… Наш Аллах.
Я смертельно устал и едва волочил ноги, но при этих словах схватился руками за живот и едва не расхохотался. Я давно уже не верил ни в бога Саваофа, который, как учили в церкви, «велик на небеси и на земли», ни в аллаха. Не верил ни во что, хотя мальчиком мечтал, как в один прекрасный день, постригшись в монахи и выучив наизусть Писание и Жития святых, сделаюсь митрополитом. Я подумал, что жизнь необыкновенно забавна, независимо от того, верю я во что-нибудь или нет. Она может насмешить до слез, было бы настроение. Но я не засмеялся. И даже не улыбнулся. Я согласился.
— Знаю, хозяин, признаю, хозяин… Признаю, что нет бога, кроме аллаха…
Меня выдал мой голос. Слова, слетевшие с моих уст, звучали явной ложью. Татарин с изрытым оспой лицом замолчал. Он понял, что напрасно тратит на меня слова и что уверения мои тоже ничего не стоят. Ему не имело никакого смысла расстраивать меня. А я тем более не хотел сердить его — татарин мог прогнать меня. Уже с первых оброненных им слов я почувствовал, что у этого татарина мне повезет больше, чем у любого другого хозяина, которого бы мне удалось отыскать в Добрудже, на этой древней-предревней земле, пахнущей акациями и навозом, чертополохом и репеем, раскаленной почвой и каменьем.
Село, куда я углублялся все более, следуя за своим новым хозяином, по-прежнему казалось сонным и вымершим. Рокот моря слышался совсем близко. Селим Решит указал рукой на ближайшие ворота и сказал:
— Мы дома. Вот мой двор, слуга. Войдем.
Он с гордостью приоткрыл калитку. Мы протиснулись внутрь. Двор был огромен. На первый взгляд, он занимал около двух погонов[12]. Его окружали высокие и толстые стены, сложенные из неотесанных каменных глыб. Еще сильнее, чем на улице, здесь воняло лежалым навозом, остро пахло конской мочой и акациями, что росли во дворе, обожженные и потрескавшиеся под палящими лучами летнего солнца. На площадке перед низеньким, крытым черепицей домиком было прохладно. Кто-то только что побрызгал землю водой. Староста крикнул:
— Сельвье…
На крик из дома нам навстречу вышла невысокая татарка — жирная, толстая, почти квадратная. В синих шароварах и цветастой шелковой кофте желтого цвета. Свое широкое и круглое, как луна в небесах, лицо она прятала под черным покрывалом. Против глаз в покрывале были прорезаны два продолговатых отверстия. Селим Решит подступил к ней, улыбнулся и шепнул несколько слов. Татарка какое-то время присматривалась ко мне. Потом пролепетала что-то в ответ. Тогда татарин совсем развеселился и начал ее в чем-то настойчиво убеждать. Татарка молчала. Татарин обернулся ко мне:
