, писаря, волостного секретаря, счетовода, церковного служки или черт знает кого еще.
Найти свое место среди людей? Вот он, тот круг, который я искал. Этот, и никакой другой. Мне захотелось смеяться — глупым, беспричинным смехом. Но я не засмеялся. Не засмеялся, потому что у меня не хватало смелости посмотреть всей правде в лицо.
По сведениям, которые дошли до меня, когда я жил в Турну, гимназия эта была учреждена благодаря настойчивым хлопотам горожан перед Стэникэ Паляку, известным адвокатом, депутатом и, в некотором роде, самодержавным властителем города, а в какой-то мере и уезда. Мечта жителей города и соседних сел осуществилась. Теперь желанная гимназия была у них под боком, и они поспешили направить туда своих дочек и сынков на экзамены — попытать счастья, попробовать достичь невозможного. На самом-то деле справка, где черным по белому удостоверяется, что вы проучились в гимназии год или два, мало что дает. Теперь мне это стало ясно. Я начал рассуждать здраво. Конечно, справка не имеет большого веса, но все-таки это лучше, чем ничего. С такой бумагой на руках можно получить даже должность переписчика или архивариуса в суде. Жалованье там, правда, невелико, но при некоторой изворотливости и хитрости можно рассчитывать на дополнительные доходы. А с аттестатом за четыре класса перед тобой открываются еще более широкие горизонты. Если же еще несколько месяцев проучиться в специальной школе в Крайове, то можно устроиться на железной дороге дежурным по станции или телеграфистом и есть настоящий хлеб, пусть горький, но все же настоящий хлеб из булочной. Этим не пренебрегают. Наспех окончив два-три класса, девушки получали право на временное место сельской учительницы.
Я протолкался в угол двора. Стал смотреть. Слушать. Невольно вспомнилась Зое. Это воспоминание отозвалось во мне болью. Я постарался отвлечься от него. Мне было неприятно думать о ее круглом, вздувшемся животе. Во мне вызывало отвращение и ее лицо, которое раньше напоминало нежный созревающий персик, а теперь оказалось обезображенным и сплошь покрылось серыми пятнами. Мне был противен и Панделе, Панделе Палеу, которого я вообще ни разу не видел. Я не мог без гадливости думать, что Зое делит мужа со своей матерью, пухленькой, известной всему городу распутной бабенкой, которую я очень хорошо помнил. Ну и жизнь!..
Как раз в эту минуту, когда мне было очень тяжко и когда я меньше всего надеялся на избавление от одиночества, ко мне подошел приземистый, коренастый крепыш в очках с толстыми стеклами, державшихся на проволочных дужках.
