— Так ты говоришь, дружище Пинтя, разбойники угнали твоих овец. И остался ты без овец. Что же ты собираешься делать теперь, дружище Пинтя? Чабан без овец уже не чабан.
Пастух часто-часто заморгал. Глаза его сверкнули.
— Да, остался я без овец, но всемогущий господь и этот нож помогут мне их разыскать. Я шел от села к селу, от дома к дому — и выследил воров. Теперь до них рукой подать.
— А собаки… Что стряслось с собаками, которые стерегли стадо? А, Пинтя?
— Отравили их. Отравили воры. Жалко мне собак, но еще больше жалко овец, отец Трипон.
При этих словах он вытащил из-за пояса свой широкий обоюдоострый нож и стал поигрывать им. Отец Трипон не выказал никакого удивления. Даже не взглянул на нож. Подошел к стене, где висела его икона, трижды перекрестился, трижды привстал на носки и поцеловал черно-желтый лик святого Варнавы. Потом обернулся к пастуху:
— Эх, Пинтя, Пинтя, олух ты, Пинтя! Вместо того чтоб играть с ножом, поиграл бы лучше с серебром. Вот что шепнул мне на ухо мой всемогущий и мудрый покровитель святой Варнава.
— С серебром, значит? Водится у меня и серебро, отец Трипон, и если бы я, как святой Варнава, знал главаря этой шайки, я тотчас попробовал бы с ним столковаться, и в конце концов мы бы поладили. Я бы заплатил ему кое-что, лишь бы получить своих овец обратно. Сам видишь, не кровь мне нужна, а мое украденное стадо.
— А может, никто и не крал твоих овец, Пинтя? Может, они просто заблудились?
— Все может быть… Я говорю «может быть», чтобы сделать тебе приятное, отец Трипон.
— Да, Пинтя, конечно, твои овцы заблудились. Святой Варнава шепнул мне, что твои овцы заблудились.
— Ну, коли так, хотелось бы мне потолковать с человеком, который их нашел, благочестивый отец. Упроси святого Варнаву помочь мне напасть на след моих овец, и я отблагодарю его, а ты будешь меж нами посредником, святой отец.
— Не спеши, Пинтя. Будет время и потолковать, будет время и договориться. Вон и святой Варнава подмигивает нам, советует потешить душу и выпить.
— Давай, батюшка, выпьем за то, чтоб отыскались мои овцы, и во славу святого Варнавы.
Они выпили. Я тоже выпил, вместе с моими гагаузками. Мы выпили за наше здоровье. Одна из гагаузок сказала:
— А знаешь, его овцы спрятаны в дунайских плавнях.
Вторая медленно покачала своей длинной лошадиной головой:
— Как бы не так! Мой Клеанте… говорил, что их, отвели в Тапальский лес.
— Значит, их не турки украли? — спросил я.
— Ха, турки! В прежние времена, когда сила была на их стороне, турки еще могли бы украсть. А нынешние добруджийские турки — бедняжки! куда им! — пугливее, чем зайцы в кустах, собственной тени боятся. Нагнали на них жандармы страху. Помирать будут — чужой скотины не коснутся.
