Покрутившись еще немного в раздумьях, уснул, не смог противостоять усталости, взявшей надо мной верх.
Проснулся посреди ночи, резко сев на кровати. Тело покрылось испариной, а сердце бешено колотилось в груди. Все, о чем говорила Мэри, явилось мне в кошмаре. И сейчас, пытаясь отдышаться, не мог понять – был то сон или явь. Все казалось настолько реальным – ее манящие губы, от которых не мог оторваться, нежная кожа, напоминавшая бархат, темно-синие глаза, в которых тонул до беспамятства, и ночь, полная страсти… Я до сих пор испытывал неутоленное желание, разгорячившее кровь, несшуюся теперь по венам обжигающей лавой.
Спать расхотелось – боялся, что сон повторится снова. Быстро надев штаны, вышел из комнаты и направился в гостиную. Я бросил в камин искру, подождал, пока разгорится пламя, а затем поднес к нему руки. Огонь аккуратно, не обжигая, лизал мои ладони, наполняя тело живительной энергией. Раздались тяжелые шаги сапог по мраморному полу, и вскоре мое одиночество было нарушено. Может, оно и к лучшему. Устал от переосмысливания приснившегося кошмара.
– Не спится? – судя по голосу, он изрядно напился.
«Странно, что он не спросил меня первым делом о моей ночной вылазке. Или ему уже обо всем доложили?».
– Как видишь, – я обернулся и увидел, что отец едва держится на ногах. Видимо, осознавая свое состояние, он плюхнулся в кресло.
– Что тебя тревожит?
Отец был настроен на разговор, и я решил воспользоваться случаем:
– Почему ты поставил Колгомери метку именно на лицо? Из мести? В наказание?
– Нет.
– Тогда ничего не понимаю, – вопросительно посмотрел на него.
– Пытался обезопасить тебя, – он громко икнул.
– От чего?
– От тех чувств, которые обуревали мной не одно десятилетие. Я ведь знал, что рано или поздно ты займешь кресло великого инквизитора. Пусть и не по своей воле. Если дочь Айрис хотя бы наполовину столь же красива, как ее мать, то она запросто могла завладеть твоим сердцем. И я безумно рад, что тебе удалось избежать этой участи. Ненависть – чувство далеко неправильное, но пусть лучше так, чем страдать всю жизнь.
– Ты поставил Колгомери метку на лицо из страха, что я влюблюсь в нее? – мой голос выдал искреннее удивление.
– Да, – казалось, он не видел в этом ничего предосудительного.
– Но это же глупо!
– У тебя не единожды был шанс все исправить? Почему же не воспользовался им, если считал, что я поступил неверно? – на его губах появилась язвительная ухмылка.
У меня не имелось ответа на этот вопрос. Я и сам никогда не задавался им.
