– По-моему, симпатичный. Посмотри сам.
– Он старше?
– Нет. Впрочем, не знаю. Не думаю. Сейчас они все как дети.
Некоторое время за столом царило молчание.
– Но ты с ней поговорила?
– О чем?
– Ну, не знаю. О чем в таких случаях матери должны поговорить с дочерьми?
– Вот и я не знаю. Точнее, не могу подобрать слов, чтобы… – мама замолчала.
– Чтобы – что?
– Чтобы чего-нибудь не испортить… – Мама заглянула папе в глаза. И он понял: она права. Со словами в таких случаях нужно быть очень осторожным.
– Знаешь, я встретила их на днях на улице, – вспоминая, мама покачала головой. – Они прошли в каких-то двух шагах от меня – и не заметили! Потому что вообще ничего не видели вокруг себя!
Выражение маминого лица было взволнованным и нежным. Так, будто бы она случайно оказалась свидетельницей чьей-то удивительной тайны, неожиданно, сама того не желая, прикоснулась в чему-то чудесному и редкому.
Папа некоторое время смотрел ей в глаза и наконец кивнул. Он ее понял. Что-то вспомнил. Что-то представил. И понял.
– А ты уверена…
– В чем?
– Ну… В том, что они не понаделают глупостей?
– Я спросила ее об этом.
Папа удивленно вскинул бровь.
– Прямо так и спросила?
– Прямо так и спросила.
– И что она ответила?
– Сказала, что не понаделают…
– И что?
– И я ей поверила.
У папы, может быть, и остались какие-то вопросы, но он оставил их при себе. Мужчинам не стоит лезть в женские дела. По крайне мере, слишком глубоко.
Некоторое время адвокат был занят только едой. Потом отставил пустую тарелку, вытер салфеткой рот и поднял на жену повлажневшие глаза:
– Как же быстро она выросла!
– Да… Быстро… Очень быстро! – промакивая уголок глаза свернутой салфеткой, согласилась мама. – Очень, очень быстро!
Каждый день приносил какие-нибудь тревожные новости по поводу обстановки в городе. И настроение кондитера Рудольфа с каждым днем становилось всё мрачнее.
Кондитер с недоумением и грустью наблюдал за тем, как менялись жители Вафельного берега. Еще совсем недавно шоколадно-вафельное противостояние существовало лишь в шуточках и анекдотах, никому и в голову не приходило воспринимать его всерьез. Ведь две части города всё равно были единым целым: родственники, друзья и коллеги сплошь и рядом жили на разных берегах Реки и не придавали этому ровно никакого значения.
Теперь же везде и всюду – на улицах, в кафе, на скамейках в скверах – только и говорили, что о шоколадниках. И говорили как о противниках – с негодованием и даже яростью. Вытаскивали на свет случайные обиды, небрежно оброненные слова – и всему придавали зловещее, преувеличенное значение. Жизнь вокруг, казалось, пропитывалась подозрительностью и злобой. Всё началось с энергичной Доротеи, считал Рудольф, дело подхватил демагог Шпатель, и совместными усилиями эта парочка, вольно или невольно, раздула огонь взаимной вражды.
