Йен не хотел говорить сейчас. Он хотел отдохнуть.
— Шаайенн, — сказал Нивен. И когда он открыл таки глаза, повторил. — Ну?
— На уже и отстань, — вздохнул Йен и протянул ему бутылку. — Хочешь выпить — так и скажи...
Нивен не отказался, взял бутыль, но еще пару мгновений внимательно изучал его. Потом сообщил:
— Сработало.
— У меня нет сил ругаться, — признался Йен, понимая вдруг, почему Дэшон иногда просто отмахивался и уходил. Не потому что ему было плевать — он просто очень уставал.
Но почему? Ему же так больно не было...
— Ругаться, — повторил Нивен, как обычно, без малейшего намека на интонацию.
— О, ты опять, — чуть слышно и совсем невнятно проговорил Йен и неопределенно взмахнул рукой. — Слова повторяешь...
Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать, но сейчас он не мог промолчать, просто не мог.
— Ты так учишься, да? — спросил он сочувственно. — Новые слова учишь?
— Я тебя спас, — напомнил Нивен, уселся наконец рядом, уверившись, вероятно, что опасность миновала. Тоже подпер надстройку спиной, тоже сделал глоток, протянул бутыль обратно Йену. — Дважды. Голову змее отрезал. Догадался травить монстра.
— Догадался он... — пробормотал Йен, сделал еще один большой глоток. — Это была шутка, помнишь? Я теперь боюсь с тобой шутить. И каждой твоей шутки буду бояться.
— Я не шучу, — дернул плечом Нивен.
— Вообще? — Йен покосился на него. Получилось — глаза болели уже не так сильно, слезились только.
Нивен не ответил.
— Никогда?
Нивен не ответил. Йен сделал еще глоток и протянул бутыль. Нивен, не глядя, взял ее. Тоже хлебнул. И даже не поморщился, рожа эльфийская. Он вообще бесчувственный, что ли? Ага, как же. Бесчувственный. Рискуя собой, бутылку притащил. И помогло же! Хотя шансов не было...
С другой стороны, когда это Нивена несло туда, где у него есть хоть какие-то шансы?
Странная, непонятная мысль мелькнула на краю сознания, но Йен не успел схватиться за нее — такая же склизкая, как эта бутыль. Потому просто деловито уточнил у Нивена:
— А смеяться умеешь?
Нивен покосился так, что сделалось бы неприятно, если бы Йену пару мгновений назад не было неприятно до такой степени, что теперь он вообще ничего не ощущал. Кроме расслабленности. Слабости.
"Сколько можно быть шутом и слабаком?" — мысль прозвучала очень издалека. И растаяла тут же, оставив Йена один на один с пониманием, что это — его мысль. Его голос. Его вопрос.
Просто звучащий очень издалека.
И от этого он тоже отмахнулся.
