Не смогли донести.
С полверсты протащили волоком.
Да и сами попадали. Но старшего откачали.
Приходил в сознание,
но смотрел почему-то волком.
До войны за ним такого не замечали.
До войны — и когда припирало —
ползком не ползали,
не таращились в ночь цвета ружейной черни;
до войны,
на которой гражданские черви-козыри,
никакие тебе не козыри, а просто — черви.
До войны в горах, где источники пахнут серой,
где глаза у смерти скорее черны, чем узки,
и где даже Бог, справедливый и милосердный,
притворяется, что не понимает по-русски;
где старшой уминал сухпаёк, запивая пылью,
если что и ценил,
то — последний патрон в обойме;
не любил салаг за то, что они тупые,
и за то, что нянчился, как дурак, с обоими.
А когда привезли в медицинскую богадельню
на броне бэтээра (хромого, тряского),
всё, что он сказал осмысленно и членораздельно:
— Кто просил вас, идиотов, меня вытаскивать?
2011
