Антисемитизм в метапсихологических очерках | страница 43
Следов поспешного преодоления моральных установок «как реликтов одностороннего сознания, не способного охватить целостность бытия», достаточно и их касаться больше не буду. Не возражаю против того, что жизнь шире морали (из изложенного здесь ясно, что в некоторые исторические периоды — существенно шире), но в усиленном педалировании этой темы можно всегда усматривать сознательную рационализацию какого-нибудь бессознательного феномена.
Бердяев был прав, назвав большевизм негативом христианской аскезы. Нетрудно заметить, что треугольник Кандавла, приведший к христианству, перевернут относительно такового, приведшего к большевизму. Мужское совпадение вершин его в христианстве и большевизме объясняется тем, что христианство было прямым образованием27, а большевизм — реактивным, вытеснившем женскую доминацию в комплексе и заменившем ее мужской. Вот почему христианство не было «прикровенным восстанием иудеев- гомосексуалистов». Иначе, по тем же «гомосексуальным» основаниям возник бы и большевизм. Что это не так, Б. М. Парамонов хорошо знает. Общим было только обнуление репрессивности культуры [1]. Но в разных фазах: при возникновении культа (конец фазы 3), а также в разделении церквей (как и в возникновении большевизма) — фаза 6 [2].
Создание новых мифологем неизбежно из-за неизбежной десексуализации либидо, но социально предпочтительные формы — не в реактивном (религиозно-культурном) изживании массового десексуализированного либидо, а в указанном несколько ниже. Иначе женоубийца Позднышев обязательно превратится в самоубийцу Федю Протасова у «зеркала русской (да и не только русской) революции». Резкий рост числа молодежных самоубийств в России в 1907 — 1913 гг. — известный факт. Что-то не улавливаются здесь инцестуозные мотивы юнгианского возрождения! Все с точностью до наоборот! Таковы реальные последствия юнгианского мифологического возрождения. Юнгу не мешало бы понять, что «символ Дерева, обвитого змеей, следует толковать (не) в значении матери, оберегаемой от инцеста» [11]. Для такого его значения в Раю было другое дерево — «Древо жизни». Не змей оберегал его, а Бог! И, как видим, уберег для универсального культурно-исторического типа бессознательной психической инстанции у человека, до которой юнгианские «архетипы» так и не возвысились. Если Юнг это знал (а ведь не мог же не знать!), то тем хуже для него! Что означают такого рода «нечаянности» в психоанализе объяснять не надо. Христианский крест — биполярная символика не деревьев вообще (мужская и женская, по Юнгу), а двух вполне конкретных запретных райских деревьев: отцеубийственной смерти с познанием добра и зла новой культурной парадигмы и вечной жизни
