— Сегодня будет тяжелый день, — говорит Юля, видимо, находясь под впечатлением от разбитого вида Андрея. — Много бумаг в больнице, много анкет, вопросов и осмотров для вашего друга. Это просто надо пережить. Дальше будет гораздо спокойнее.
Она улыбается, и я даже радуюсь, что мой отец не встанет у меня на пути, потому что такая девушка как Юля обязательно бы влюбилась в него, а он — в нее, и тогда у меня точно не было бы шансов. Не знаю, есть ли они сейчас, но, по крайней мере, есть надежда.
Мы приезжаем в эту суперсовременную клинику. Здесь все светлое, и стены, и потолки, и мебель. Такое светлое, что едва не приходится щуриться. И все так чисто — стерильно. Автоматические двери, через которые с легкостью скользят по идеально ровному полу носилки с больными и люди на колясках. На столах в стеклянных вазах — свежие желтые цветы. Нигде не торчит ни одного проводка, ни одной занозы в плинтусе. По дороге нам встречается несколько автоматов с водой, кофе, газированными напитками, шоколадками. Нас никто не просит надеть бахилы, хотя у меня возникает желание вообще снять обувь в такой чистоте. И главное — совершенно не пахнет больницей. Нет даже легкого запаха лекарств. На стенах везде картины с пейзажами, и мне даже кажется на минуту, что я ни в какой не больнице, а где-то в галерее современного искусства.
Доктор Дирк Лампрехт ждет нас в своем кабинете и приветствует улыбкой. Он пожимает руку сначала Андрею, потом мне. Он долго объясняет, что к чему, как все будет проходить, подробно останавливается на каждом анализе, на операции, дает Андрею заполнить целую кучу бумаг и дружелюбно подмигивает мне. Он вообще выглядит очень оптимистично и весело, как будто мы к нему зубы пришли лечить. Весь разговор идет, конечно, через Юлю, и отец то и дело крутит головой, переводя взгляд с доктора на нее. Половина слов не понятна даже на русском, и иногда Юле приходится объяснять, что они значат. Видно, она давно в медицинской теме и разбирается в диагнозах и симптомах не хуже врачей. Из всего разговора я понимаю, что Влада начнут уже сегодня готовить к операциям, которых будет две: на позвоночник и на головной мозг. Все это вызывает у меня дрожь в коленках. Они опять полезут к нему в голову, а у него и так на полчерепа с затылочной стороны огромный шрам, от которого меня каждый раз передергивает.
— Какие у него шансы после операции? — спрашивает отец.
Врач отвечает по-немецки, очень пристально глядя в глаза Андрею, а потом Юля переводит, что доктор Лампрехт не любит говорить о шансах, но если Андрей настаивает на каких-то цифрах, то вероятность полного восстановления процентов двадцать.
