— Ты знаешь что, не умничай тут! Мать, говорю, знает, что ты тут с этим?
— Мать у меня умерла, — отвечаю, уже скрепя зубами. — А этот мой отец вообще-то!
— Как так отец? — удивление на ее лице не передать. — Врешь что ли?
— Отстаньте от меня, а? — прошу. — А то я вам сейчас врежу.
Она бурчит что-то и уходит.
Однако стычки с радеющей за мое моральное воспитание общественностью, это все ерунда, конечно. У Андрея идет настоящая война, причем по всем фронтам. В сети продолжают множиться посты про Влада, про сбор денег и жуткую трагедию. Этот активист дает какие-то интервью, что-то постоянно нагнетает, придумывает жалобные и выдавливающие слезу у геев речевые обороты. А отца достают журналисты и просто сочувствующие. Он устал уже отбиваться от тупых вопросов, и я до сих пор не выяснил, какая чудесная сила сдерживает его, чтобы не набить морду этому сердобольному педику. Наверное, усталость. Он, правда, очень измотан. И врачи, тоже те еще уроды. Когда переговоры с клиникой в Берлине закончены, и начинаются сборы Влада, Андрея вызывает к себе лечащий доктор и говорит, что даже при условии, что дорогостоящая операция там пройдет успешно, шансы на восстановление всего семь процентов. То есть, он даже не говорит «десять».
— Ты понимаешь, — рассказывает отец, — он буквально мне намекал, чтобы я отказался! Вот же сука!
Следить за выражениями у него нет сил, да я и не осуждаю его. Я уже взрослый, чтобы понимать — порой других слов не подобрать. Но Андрей не сдается. Он старается не показывать, как тяжело ему дается не думать о шансах.
Наконец, вся волокита с бумагами, диагнозами, рекомендациями и подписями улажена. Наконец, Влад готов к перелету. Хотя, строго говоря, его никто не спрашивает. Да он и не может сказать. Кто знает, нужен ли ему самому этот перелет. Ведь если он, в самом деле, как говорят врачи, все чувствует и понимает, если осознает происходящее, то ему хуже нас всех вместе взятых.
Мы долго готовимся, и в день перелета все движется, как в замедленной съемке. Влада на специальных носилках везут по коридору, потом погружают в машину, потом — в аэропорт. Там отдельными терминалами, спецтранспортом — в спецсамолет. Все такие вежливые, такие приветливые. Медики говорят на английском, стюардесса оказывается русской немкой, и если что, переводит с немецкого. Андрей сидит рядом с Владом и держит его за руку. Он как будто даже не замечает, что мы уже в самолете, и только когда включаются двигатели, отца накрывает. Он выпадает из реальности, а когда мы начинаем набирать высоту, чуть не теряет сознание. Стюардесса приносит ему воды, Андрей только неопределенно машет рукой.
