Но дела и заботы тянулись за Лениным. Некоторые, правда, постепенно отставали, но от других Ленин никак не мог отрешиться.
Ленин работал, как сердце, все время.
Работал днем, иногда просыпался ночью, вставал с постели и звонил по телефону, неожиданно обрывал отдых на прогулке: только что оформилась новая мысль, которая зародилась давно, — в случайном разговоре, просмотренной заметке, телеграмме, в речи на заседании Совнаркома…
В Горках можно было работать меньше и даже совсем не работать. Один день в неделю. Но, то, что называлось «неработой», не могло быть полным отдыхом. В часы, самые безмятежные, вдали от Кремля, от усадьбы Горки, где-нибудь в поле под стрекот кузнечиков или в полной тишине, вдруг яснее становилось то, о чем думалось днем, неделю, год или пять лет назад. Иногда — десять… Да, ему уже пятьдесят, и десять лет не такой уж большой срок… Мозг какой-то своей частичкой продолжал работать и в такие часы.
И все-таки Горки — отдых.
Один вид большого дома в старом парке над рекой Пахрой приносил радость, освобождал от усталости. Природа, разум и труд, соединившись в согласии, создали великолепный ансамбль: светлый дом с колоннами и двумя маленькими флигелями по бокам, аллеи вековых деревьев с беседками и простыми скамейками — все было приспособлено для отдыха и было по-настоящему красиво.
Горки — великолепный отдых!
…А машина мчалась вперед, и перед Владимиром Ильичем развертывались знакомые, но всегда приятные и всегда чем-то новые пейзажи.
За Сабуровом — Орехово, за ним — Апарники, потом Петровское… Промелькнет березняк, небольшой сосновый бор, и почти сразу — поворот налево.
Поворот собственно уже и есть въезд, начало Горок. Прямая аллея из берез и сосен через несколько минут приведет в парк, а потом к дому.
Откинувшись на спинку сиденья, Владимир Ильич отдыхал, всем существом принимая сверкание летнего дня, отблеск солнца на листьях берез, радуясь ромашкам и клеверу, подымающейся ржи, спокойному и глубокому синему небу.
Когда автомобиль остановился у дома, Владимир Ильич к себе не пошел.
Из машины сразу в дом — преступление!
Сунув руки в карманы брюк, Владимир Ильич, как обычно, зашагал по аллеям. Хорошо! Он дышал глубоко; свежий, чистый воздух наполнял грудь; под высокими сводами аллей было тепло, но не жарко и совершенно тихо.
Незаметно, как часто бывало, он оказался на своей любимой аллее. От балюстрады дома через ряды серебристых елей, лиственниц, туй, уютно ограничивавших мир, она приводила на площадку с белой беседкой, откуда окрестности распахивались на десятки верст. Перед Владимиром Ильичем был пруд, Пахра, деревня Горки; окна в резных наличниках смотрели прямо на него. За деревней — просторы и просторы, а вдали отлично, как всегда в ясные дни, виден город Подольск (двадцать верст!), где одно время жил младший брат Дмитрий.
