— Но раз я должен с вами работать, — продолжал Ленин полусерьезно-полушутливо, — то я вас и накажу примерно. Вот стойте так и мучайтесь. Пусть вас грызет ваша собственная совесть. — И Ленин подчеркнуто демонстративно быстрым движением раскрыл словарь Брокгауза и Эфрона и, найдя там нужное слово, стал что-то писать.
Луначарский стоял по-прежнему.
И когда Ленин решил продолжить с ним разговор о делах Наркомпроса и тем самым как бы дать понять, что инцидент исчерпан, вспыхнула лампочка: кто-то звонил по телефону. Некстати! Владимир Ильич снял трубку.
— Слушаю… Да… — сказал он. — Здравствуйте… — Потом Ленин долго слушал и наконец спросил: — Что делать? А как вы сами полагаете, что нужно делать? Не знаете? Ага! Вы над этим думали полгода и ничего не решили, а мне предлагаете дать ответ сию минуту? Нет, товарищ Смолянский! Расскажите мне лично и подробно, и, может быть, только после этого я смогу вам что-нибудь посоветовать. До свидания.
Ленин положил трубку и сказал сердито:
— Рецептов требуют! Все еще думают, что они есть на все случаи жизни! — и, повернувшись в сторону Луначарского, воскликнул: — Анатолий Васильевич!
Подойдя к Анатолию Васильевичу и дружески улыбаясь, Ленин дотронулся до его плеча. Тот повернулся, лицо его было совершенно преображено.
— Вы знаете, Владимир Ильич, о чем я сию минуту думал? — спросил Луначарский тоном, который предвещал нечто необычайное.
— Догадываюсь, Анатолий Васильевич, — улыбнувшись, ответил Ленин, уверенный, что Луначарский продолжал казнить самого себя или думать о делах, за которые получил нагоняй.
— Это же конфликт! — провозгласил Луначарский. — Конфликт нашего времени! — И вдруг, захваченный какой-то мыслью, чрезвычайно обрадовавшей его, живо и горячо воскликнул: — Советский человек, осознающий долг больше, глубже всех, и люди, которых он подтягивает до своего уровня! Это тема для большой, интересной и оригинальной драмы! Обязательно напишу! Гениальная и новая тема! Драма и счастье идущего впереди. Великолепная вещь! Построена на совершенно новых, принципиально новых положениях!
Владимир Ильич, который вначале немного даже оторопел, вдруг громко и заразительно рассмеялся, откинувшись назад и заложив большие пальцы рук за проймы жилета, словно стремясь выскочить, освободиться от пут, тесноты пиджака.
— Ну и Анатолий Васильевич! — сказал он, все еще продолжая смеяться. — Значит, конфликт? Даже успели обдумать драму? «Новая тема… Новые принципы…» А я-то!.. Я-то… — Ленин продолжал смеяться уже над самим собой. — А сколько актов? — вдруг спросил он.
