Таль ехал на последнем рейсовом автобусе и мечтал. У него ведь даже телефона теперь нет, он уже сто лет не слышал своих. Как они там? Вот завтра заплатят, и сразу себе телефон купит. Самый дешевенький, ему ведь только звонить. А Янке он купит… да что он может ей купить? У нее все есть. Она сама их подкармливает, будто он дурак и не видит! Настроение у Таля испортилось.
«А вот теперь посмотрим! Я ей так и скажу: не смей нас кормить, я сам заработал! И куплю ей… браслет из сердолика, например. Тот самый». Тогда у него не было денег, а теперь будут! У него, у Таля, будут деньги! И первым делом он Янку в Коктебель повезет. И к тому лотку подведет. И скажет так небрежно: выбирай…
Таль добрался до заказника, когда совсем уже стемнело. Хозяин точно сказал, в каком месте поджигать. Деревья стояли здесь – великаны. Таль не очень в них разбирался. Ну, знал, что вот это – сосна, а вот это – высокий можжевельник. «Высокий» – потому что выглядит как дерево, а не стелется по земле, как на яйлах. Так, ладно, все, лучше не думать. Ну, сгорят они сейчас, да. Это же просто деревья, вырастут новые. Еще и денег заказнику выделят на восстановление. Наоборот, польза. Потому что все в природе должно обновляться. А этим деревьям уже лет сто, наверное, а то и триста. «Триста лет оно росло, а тут пришел такой я… и все, нету». Таль чиркнул спичкой.
Убежал он сразу, не оглядываясь. За спиной вырастала стена пожара.
Янка подхватила тазик с пеленками и вышла во двор, чтобы их развесить, когда в жестяную дощечку, прибитую к калитке, постучал какой-то незнакомый дед. Он был смуглый, сморщенный и показался Янке смутно знакомым. Тетя Нияра, которая шла за Янкой следом и несла Пашуню на руках, ахнула и залепетала что-то по-татарски. Незнакомый дед отворил калитку и вошел.
– Здравствуй, дочка, – сказал он, и Янка чуть не выронила тазик.
Тетя Нияра опустила глаза, сказала тихо:
– Здравствуйте, папа.
– Узнал про твою беду.
Тетя Нияра молчала. Дед посмотрел на Янку, потом подошел к скамеечке, присел на нее, вздохнул. Тетя Нияра продолжала стоять посреди двора, как изваяние, не обращая внимания на Пашуню, который теребил ее сережку в ухе и гулил. Из летней кухни выбежала с пустым ведром Анюта, а за ней Маруська.
– Ма-ам, я за во… – и она умолкла, затормозив около матери, а Маруська врезалась в нее.
«Немая сцена», – усмехнулась Янка и стала развешивать белье. Она встряхивала его, и только хлопки и были слышны.
