Саймон попытался собрать осколки, но услышал приближающиеся шаги. Шаги, которые невозможно было спутать ни с чьими.
Директор Барни. Коршун, мчащийся к своей жертве.
Разумеется.
Саймон выпрямился, посмотрел на Ронни и Себастьяна и с горечью покачал головой. Он понимал, что натворил. Он не хотел этого, но теперь уже ничего не сделать.
Зная, что это вряд ли поможет, Саймон взял свою тарелку, которую ещё не успел вымыть, сел на свободный стул и сделал вид, что его это не касается. Сел он далеко от Себастьяна, но напротив него. Себастьян и Ронни уткнулись в свои тарелки.
Директор Барни вошёл в столовую, где царила предательская тишина. Тишина, выдававшая преступление. Он посмотрел на осколки стакана, на всех, кто находился в столовой, поцокал языком.
— Кто это сделал? — обратился он к Себастьяну, ибо тот был к нему ближе всех.
Себастьян стиснул зубы и посмотрел на разбитый стакан. Боже, ну почему он?
— Себастьян?
Ну почему это придётся сделать именно ему? А как же их план? Их надежда? Себастьян молчал, не в силах издать ни звука.
— Себастьян? — с нажимом повторил директор Барни, и нажим этот не сулил ничего хорошего.
Внутри Себастьяна всё кричало, всё его существо противилось тому, что он должен был сделать. Но, чёрт побери, жить ему ещё хотелось. Ронни был прав. Горько прав.
— С-с-са… — слетело с его губ. Он не был уверен, что сможет. Но он должен был это сказать. Сказать полностью, как того всегда требовал директор Барни. Но видит Бог, он этого не хотел.
— Что? Громче!
— Это сделал Саймон, директор Барни, — выдавил из себя Себастьян и опустил глаза. Ему было больно и гадко. Он чувствовал невыносимую вину, чувствовал себя палачом. Но по-другому он поступить не мог. Как и не мог теперь посмотреть на Саймона, хотя чувствовал, что тот смотрит на него.
— Хорошо, Себастьян, — кивнул директор Барни. — Можешь идти. Все вы можете идти. А ты, Саймон, убери-ка за собой.
Столовая мигом опустела. Саймон принялся ползать, собирая острые стеклянные осколки. Собрав все, он встал и осторожно выкинул их в мусорное ведро. Директор Барни удовлетворённо кивнул, повернулся и вышел из столовой.
Саймон перекрестился и упал на колени. Пресвятая Богородица, которой он молился ежечасно, не оставила его. Он склонил голову, мысленно произнося молитву благодарности.
Директор Барни шёл по пустому коридору, и шаги его гулко раздавались по всему этажу. Пройдя половину коридора от столовой до лестницы, ведущей в его кабинет, он, не останавливаясь, небрежно бросил через плечо:
