Было и ещё одно, дополнительное «украшение», или символ, который имелся на нас на всех, и был совершенно одинаковым. Я имею в виду ошейники. Я забыла упомянуть, что носила ошейник? Возможно. Просто здесь такая вещь считается само собой разумеющейся. На таких женщин как мы общепринято надевать ошейники. Разве что мы все в этом саду носили золотые. Эти ошейники были заперты на замки. Само собой, сами мы их снять не могли. И можете мне поверить, мы были совершенно беспомощны в них. Конечно, они довольно удобны, и к ним быстро привыкаешь, настолько, что перестаёшь замечать. Порой, можно даже забыть, что он на тебе, вот только отношение к нам других быстро напоминает о его присутствии. К тому же, помимо ошейника, о том кто мы такие кричат наши клейма, которые с нас не снимет уже никто. Весьма полезные атрибуты, как с юридической, так и с коммерческой точки зрения. Ошейник, обычно, идентифицирует дом, или того или иного частного владельца который обладает абсолютными правами нас. И клеймо, и ошейник являются своеобразными способами идентификации, но ошейник, как нетрудно догадаться, несколько более индивидуален. Ошейники могут меняться, но клеймо — никогда. Оно навсегда.
— Что Ты здесь делаешь? — требовательно спросила та, которая была среди нас старшей, высокого длинноволосого незнакомца, чьё тело я перестала целовать всего за мгновение до того, как с ужасом услышала её шаги и попыталась отстраниться, чего мне позволено не было, так что пришлось встречать её как есть, голой и в его руках.
Кстати, эту женщину звали Айнур,
— Что? — заверещала она. — Что?
Я стояла на коленях, испуганно прижимая к себе мокрый лоскут шёлка. Какой жалкой и несерьёзной защита для моей скромности казался он при данных обстоятельствах!
— Что? — сорвалась на фальцет женщина.
Признаться, я была не на шутку напугана. Айнур славилась скверным характером, но даже я никогда не видела её в таком состоянии. Казалось, она была вне себя от гнева. Оставалось надеяться, что она не видела, как я целовала этого незнакомца. Этого не стоило бы делать вообще! Она, не должна была, этого видеть! Она должна считать, что меня просто взяли и использовали без моего согласия и полностью против моего желания. Ну, Вы меня понимаете. Я должна была сделать вид, что в целом весь процесс был для меня неприятным. Я должна была изображать, что не испытывала интереса или удовольствия. Наша страсть, теоретически, по крайней мере, в садах, должна сдерживаться и сохраняться исключительно для тех, кто обладает полными правами на нас. Честно говоря, я не знаю, кто фактически может поверить в такое. Наши потребности делают нас полной собственностью мужчин, настолько, что мы можем, сменив владельца и ошейник, уже через мгновение отдаваться ему со всей возможной страстью. Фактически наша страсть продаётся вместе с нами, и является частью покупаемого товара, немалой часть, следует добавить. Так что ничем кроме как абсурдом, такое требование не назовёшь. Уверена, девушки в тавернах и борделях просто не поверят своим ушам, сочтя это сказкой. Разве, даже в садах, нас не передают в распоряжение других, причём по указанию того, кто владеет всеми правами на нас? И разве не были бы мы строго наказаны, или даже убиты, если бы мы не угодили или недостаточно хорошо ответили на их прикосновения, что легко может быть определено по физическому состоянию наших тел? Разве не используют нас зачастую, по приказу тех, кто нами владеет, для того, чтобы наша красота, наше служение и выступления вносили свой вклад в обстановку банкетного зала, причём, часто на цепи между столами, в качестве одного из угощений банкета? Не ожидается ли, что мы будем с благодарностью извиваться на тех цепях, причём с подлинной страстью, что может быть проверено? Нет, требовать от нас не чувствовать, не быть теми, чем мы являемся — это уже слишком! С тем же успехом можно ругать беспомощную, пропитанную маслом солому за то, что она с благодарностью вспыхнула от поднесённого факела. Мы беспомощны во власти любого мужчины, мы таковы, каковы есть, и ничего с этим поделать не можем. Не стоит обвинять нас, это мужчины сделали нас такими. Но мне, конечно, придётся притворяться, что я ничего не чувствовала. Нужно как-то делать вид, что верю в предписанные сказки. Это важно. Лишь бы только Айнур не видела, что целовала я его, как та, кем была! Возможно, Айнур верит в сказки. Остаётся надеяться, что она поверит и в мою сказку.
