Насколько омерзительным он вдруг показался мне! Но в данный момент я была его. Беспомощно! И это он довёл меня до этого состояния. Теперь он мог делать со мной всё, чего бы он ни пожелал. Но в душе я знала, что сама хотела его, и возможно, в тысячу раз сильнее, чем он хотел меня. Он был мужчиной этого мира, принадлежащий к тому виду, который мог бы вывернуть нас наизнанку. Мы созданы для таких мужчин.
Незнакомец чуть заметно пошевелился, заставив меня жалобно заскулить. Я уже ощущала в себе шёпот приближающейся капитуляции, тихий такой шёпот, но становящийся с каждым мгновением всё настойчивее и громче.
Уже я перешагнула через границу спазмов беспомощности. Той беспомощности, которая предшествует глубокому экстазу, которая предваряет его близость, которая предупреждает о его опасности. Эта беспомощность иногда кажется удерживающей тебя на твоём месте, как цепи держат у стены прикованного пленника, давая понять, что нет никакой надежды на спасение. А иногда, мне кажется, что эта беспомощность ставит меня, связанную по рукам и ногам, на лезвие бритвы, оставляя балансировать на нём, отдавая во власть столь немного, как тихий шёпот чьего-то дыхания.
Я до боли в скулах сдавила зубами шёлк. Мужчина ещё чуть-чуть двинулся вперёд, выжимая из меня стон, благодарный и нетерпеливый. Я не сводила с него умоляющих глаз. Но я видела, что мои желания в расчёт приниматься не будут.
Я вжималась в него что было сил. Как я могла приблизиться к экстазу и капитуляции? Я жаждала этого! Мои глаза молили об этом.
Вдруг мне показалось, что из дома послышались голоса. Я горестно застонала. Какой пытке он решил подвергнуть меня? Я была совершенно беспомощна, я была полностью в его власти.
Конечно, ведь я была ничем, всего лишь девушкой в саду.
Я уже давно, в цепях и верёвках, изучила, что такие как он могут сделать со мной, как они могут приводить меня снова и снова, мягко и в тоже время безжалостно, просто ради собственного развлечения, в такое состояние, к такому тонкому и точному месту, к самому порогу облегчения, к самому краю экстаза, где я могла только исходить криком и умолять, а затем просто оставить меня, с усмешкой наблюдая, как я отчаянно пытаюсь удержаться там, но вместо этого, протестуя, страдая и плача, сползаю обратно, чтобы через некоторое время, если это покажется им интересным, иногда всего лишь несколькими искусными прикосновениями, заставить меня снова начать тот же самый подъем. Зная о той власти, что держат над нами мужчины, возможно, становится яснее, почему женщины, такие как я, так отчаянно стремятся угождать им. Не все пыточные инструменты сделаны из железа, и не все орудия наказания из кожи. Возможно, в этом просматривается некая аналогия, между подобной пыткой и мучением, что часто причиняют мужчинам моего прежнего мира, преследуя свои собственные интересы, тамошние женщины. Но такие материи нас, оказавшихся здесь, больше не должны заботить. Для нас они остались в прошлом. Пусть они волнуют женщин и мужчин того мира. Здесь, как нетрудно догадаться, такие методы лежат вне компетенции таких женщин как я. Прерогатива такой пытки, если она должна быть применена, лежит не в наших руках, а в руках мужчин. Мы оказались побеждённой стороной. Иначе я не оказалась бы здесь.
