Нехотя Ольга зашла в папку, открыла наугад первую попавшуюся главу, заскользила глазами по строчкам. О-о-о, многострадальные письма Гая! Как она их только не перекраивала в попытке излечить от сахарной сопливости... А Алиса разумным, взвешенным, мягким и мудрым словом поставила её мятущуюся душу на место.
Ольга зачиталась. Оживало понемногу «кино в голове», ударяя по творческому мускулу хлёсткими импульсами, восстанавливая нервную проводимость. В ноутбуке лежала папка с текстовыми файлами, а в голове — папка с кадрами, с образами, с черновиками диалогов. Перетряхнуть все материалы, восстановить связи, оживить музыку слов и струн, добавить ритма ударными — и можно попытаться...
Она размяла пальцы. Просто пробный кусочек: если не получится, хрен с ним. Но ведь она написала всё это, она смогла тогда — сможет и сейчас.
6
Гай лежал бездыханный: сомкнуты суровые губы, закрыты глаза, руки больше не подымут оружие — сложены на рукоятке меча, лежащем сверху вдоль тела, остриём к ногам; сверкающий зеркальный клинок упокоится вместе с хозяином. На почившем владыке — парадное воинское облачение, чёрное с серебром, подчёркивающее бледность; череп с едва проступающей щетиной охватывал золотой венец. Блистателен и строг его наряд, на лице — незыблемое, суровое спокойствие. Отгремели для него битвы, правда восстановлена, а ложь и клевета разбита.
У изголовья его последнего ложа — сын, молодой воин с мягкими волосами до плеч. Бритва не касалась его головы ни разу. Гораздо крупнее родителя, широкоплеч и статен. А к подошве сапога недвижимого лорда прикоснулась сияющая белизной, изящная женская рука. Широкий рукав колоколом, золотая кайма по краю белоснежного подола. Волосы золотыми волнами почти до колен. Белая королева, а перед ней, холодный и каменно-неподвижный — чёрный лорд. Его жизненная сила — в ней и её ребёнке. Их ребёнке. Живота ещё совсем не видно.
Розовые губы прильнули к подошвам. При жизни он бы не позволил ей такого: в письмах сам целовал её ноги. Светлая боль из-под длинных ресниц, бесслёзная и величавая. Белая рука с изящными ногтями скользила по голенищу, пальцы дрогнули на зеркальном клинке. Мягкая ладонь легла на холодную руку. Уже никогда.
Седобородый старец. Она вздрогнула, в глазах — мольба-приказ: «Верни его, Отче. Ты один только и можешь».
Он: «Это возможно. Но если он проснётся, он не вспомнит своей любви к тебе, государыня. Вся она ушла в обряд вместе с его силой. Он отдал её тебе всю до капли, она теперь в тебе — растёт в твоём чреве».
