– Скорее всего, – думал я про себя, вставая и осматривая потолочную брешь, – я нахожусь на одном из складов Тенетникова. Но более всего меня поражает место, на котором все это могло бы быть размещено, и какова же глубина этого здания? Однако, я не имею никакого желания возвращаться обратно.
Так я двинулся вперед и вошел в освещенный проем, после чего сделал еще несколько поворотов по кирпичному коридору и оказался в другом таком же, но со множеством запертых дверей и несколькими лампами, но не керосиновыми или спиртовыми, а вполне себе электрических, с подходящими к ним проводами, чему я удивился невероятно.
В одном конце этого коридора находилась большая и железная дверь, а также было еще большое количество проводов, идущих по стене и скрепленных проволокою, и в конце концов впадающие в некие пазы этой самой же двери. Но внимание привлекало более то, что из-за той самой двери доносились весьма громкие и грандиозные звуки, как бы на театральный манер, и даже хоровое пение. Видимо там играли какой-нибудь спектакль (это просто не укладывалось в моей голове).
В другом конце коридора освещение было тускло, а одна из ламп и вовсе светила с перерывами. Я решил пойти туда, тем более, что там раздавались звуки, похожие на человеческий голос, и тут же двинулся в путь. Дошедши до самого конца, я оказался в тупике, где понемногу сгущалась тьма, но где я также отчетливо видел что-то белое и слышал горестный и заунывный женский плач. Сердце мое вздрогнуло, поскольку вдруг лампа снова загорелась и я даже сделал несколько шагов вперед, чтобы посмотреть на бедную девушку и даже быть ей в чем-либо полезным.
Что ж, ровно передо мною, на железном стуле и в цепях, прикованных к полу, спиной ко мне и в свадебном платье, с фатой и босыми жирными ногами, сидело нечто и издавало нервно-истерический и дрожащий плач. При всем этом виде я поразился и ужаснулся до крайности, однако здравая часть мозга, инстинкты и прочие чувства не позволяли мне впасть в полнейшее оцепенение, а потому, хоть не столь осознанно и самым краем мыслей, но я все же понял, что это была она.
С момента последней нашей с ней встречи она порядком поправилась и походила теперь же на мерзкую свинину: бока ее свисали целыми пластами и даже частично загораживали стул; мощный же затылок ясно обозначался над измокшей фатой, а кандалы на запястьях и ее ногах совершенно укоренились в распухших конечностях.
Я собрался духом и решил объясниться с ней:
