Дом №12 | страница 42



– А вот так. Это не просто опий; он завладеет твоим рассудком и сможет дать тебе такое, чего, даже и не желай ты этого, хватило бы тебе для сущего блага и высшего счастья. Он обратит этот мир в таких тонах и красках, представив его перед тобою, что каждое из чувств человеческих будет наделять тебя лишь только истинной, неземной любовью и наслаждением; такой эйфорией, что ты, братец, позабудешь все на свете. И как бы ты не воспринимал все это наяву, он, то есть опий, лишь усилит твое восприятие и ощущение.

– Как же заманчиво вы излагаете суть, достопочтенный Лев Борисович, – ответствовал ему я. – Пожалуй, мне стоит попробовать этот сорт.

Тенетников улыбнулся.

– Итак, как я уже и сказал, будь аккуратен. Впрочем, это еще не самый высший и лучший сорт опия, какой мне удавалось видеть и приобретать. Есть сорта намного лучше, но тебе и этого на первые разы будет достаточно.

– А что же относительно цены?

– Да цена-то совсем смешная. Положи же сюда пятьдесят рублей.

– Как пятьдесят рублей? Разве так дорого? – Изумлялся я тут же.

– Да ведь это еще не дорого, это разве деньги? Нет, ну я бы конечно мог войти в понимание и сделать скидку, но ведь ты же капиталист, предприниматель, а не жалкий письмоводитель как вон тот.

– Извольте, коли так, так вот пожалуйста пятьдесят рублей. – Ответил я учтиво и тут же достал ему бумажку. После чего тот, приняв ее, отдал мне мундштук и всыпал в него порошок. Я взялся за трубку и приготовился закурить опий первый раз в своей жизни.

– Давай, – продолжал он, – одним большим вздохом; готов?

– Готов. – Отвечал я и приготовился выкурить эту порцию.

Тенетников зажег спичку, она загорелась, он поднес ее к опию и тот в ту же секунду вспыхнул как порох и загорелся зеленым огнем. Выгорев дотла за один кратчайший миг, он вдруг испустил ярко-зеленый дым, который я в это же самое мгновение затянул в свои легкие; никогда я не думал, что опий мог так разгореться.

Несколько мгновений я еще мог явственно соображать и представлять себе реальное, ровно как и отличить его от нереального, но через какое-то время голова моя вдруг как бы отяжелела и стала томной, а полость во рту наполнилась словно медвяною влагою; я приосанился и понурил голову на том же самом стуле, а зрение же мое, доселе ясное и дальнозоркое, теперь же затуманилось и угасло окончательно. Слух также утратил всякую способность различать звуки и вскоре после этого я потерял ход мыслей и уснул на том же самом месте, ровно давимый истомою и чудной негою.